Под катом небольшие дипломостенания, ничего особенного
Суть в том, что он крайне внезапно усложнился - с четырех отборов чашек по сорок на четыре же, но под сотню. И два из них надо сделать вот уже вчера. Я даже не уверена, что это подсчет уже со всеми повторностями и разведениями. Короче, мне скоро тут чуть ли не ночевать. И ведь не МПА и Эндо (хотя и они тоже), нет, там с полдесятка хитрых сред для разного рода тионовых бактерий. А потом это считать, а потом это сводить в общие результаты, а еще лезть за этими пробами в ледяную воду... И ведь никто не заставлял, сама придумала. Ладно. Это все равно интересно. И это главное
Олсо, у меня французский со вторника, экзамены со следующей недели, и эти люди мне говорят "Да ты же не мешки тягаешь, что ты паришься?". Знаете, мешки легче. Если я уже вымотанная до предела, что ж дальше будет?
И я люблю биофак, люблю, но блять, чуваки, я ж мерзну и в универе и дома, я не высыпаюсь, я нихера не успеваю, я пртлагаю адские усилия, чтобы меня меньше пидорасило на людях - и следующему, кто скажет, что у меня надуманные проблемы и мне надо больше думать о хорошем и меньше себя накручивоть, я выскажусь очень хорошо, ага.
Олсо, я катастрофически туплю на мат.моделировании эксперимента. Все мы тупим.

@темы: жизнь, как она есть, он, она, ОНУ, трагизЬм и пафосЬ

---

Есть в этом какая-то ирония - мне плохо и я читаю стихи. Помогает? Черт его знает, но резонирует до слез с моим внутренним мироощущением, отражает и преломляет. Но, конечно, не сразу, иногда от них становится только хуже. И, само собой разумеется, не всякий поэт возьмет так за душу.
Обычно я читаю в таких ситуациях Лорку - беру с полки сборник, открываю на случайной странице и начинаю читать. Я безгранично люблю его стихи - за дар в одной строке несколькими словами очертить образ и зацепить его за эмоцию, за то, какой он глубоко чувственный, за его бесконечно обреченное жизнелюбие. Лорка деликатен и в то же время бьет наотмашь, Лорка метафоричен и конкретен единовременно. Когда я не могу читать его по какой-то причине, я проговариваю в уме те стихи, которые помню - и это действительно помогает. Я знала человека, считавшего стихи Лорки бессмысленными и пафосными, но, думается мне, он отнюдь не об этом. Он чувственнен, но он не называет чувства прямо, а цепляет его за образ. "Поцелуй заплетает губы паутиной кровавых жилок" - это о том. Это не визуальный образ, это образ чувства. И это работает ярче, чем если бы описать эти отношения прямо.
Но вообще-то я не об этом написать хотела.
Несколько лет назад в качестве оплаты за то, что знакомый нам ремонтировал комп, мы купили его сыну сборник Бродского. Он лежал у меня на столе, запечатанный в целлофан, несколько дней, и я ходила вокруг него кругами, потому что хотелось понять, что же это за автор, которого оценили так. Не открыла - чужое. А с тех пор как-то и думала, что, мол, "надо бы почитать Бродского", думала, но не читала. Мне попадались какие-то цитаты и отдельные стихи, в моей читалке лежал сборник стихов, но я никак не решалась.
А сегодня - открыла. И заплакала на шестой, что ли странице - от того, как он резонирует мне и отзывается где-то внутри. Наверное, когда я дочитаю этот сборник, я четче сформулирую, что же меня зацепило конкретно, но пока что я только осознала, что это очень мой автор и я хочу его сборник на полку, к Лорке, Гумилеву, Петрарке и Шелли.

@темы: библиотечка

---

Название: Совершенное ничто
В соавторстве с: Уродский кролик
Форма: рецензии
Пейринг/Персонажи: Дейв/Каркат, Роуз/Канайя, Джон/Дейв
Категория: слэш, фемслэш
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: по мотивам книги Лема "Абсолютная пустота" - рецензии на несуществующие фики
Размер: 1931 слово
Примечание/Предупреждения: рецензирующие адекватны (нет), подходят к своей работе серьезно (нет), трезвы (нет), в глаза не видели объектов рецензий (да)

ИНФЕРНО
Любой именитый литературный критик скажет вам, что жанр попаданчества уже давно исчерпал свои возможности и в качестве сюжетного хода, и в качестве возможности для АУ. Однако фанфик "Инферно" показывает нам, что попаданцев - а, верней, попаданок, - хоронить рано.
Это фик является квинтессенццией робинзонад, однако вместо выживания в необитаемых местах этот фик показывает нам феномен социокультурного одиночества Дейва Страйдера, показанного нам через взгляд стороннего наблюдателя. Безымянная попаданка не имеет имени, что несет в себе глубокий смысл и лишь подчеркивает её родство с персонажем. С первых глав мантрой она повторяет себе "Хочу домой", но груз ответственности перед Дейвом, оказавшимся в абсолютном Нигде, заставляет ее повторять свои речи все реже, все больше оказываясь в ловушке тотального одиночества в маленьком социуме со своими правилами и подчас кровавыми ритуалами.
Оказавшись в теле Дейва, попаданка решает, что проще перестроить происходящее под себя, нежели пытаться вписаться в него. Она решает создать идеальный мир, утопию на отдельном взятом межпространственном куске камня. Имея единственным оружием знания канона, она начинает перекраивать события под себя, рискуя при этом как жизнью своего разума, так и жизнью тела Дейва, однако благодаря высшим силам, мастерски выраженным автором через неприкрытое везение героини, все её действия неизменно приводят к успеху.
Другой успешной находкой автора следует назвать мастерское метамодернисткое использование линии красавицы и чудовища, выраженной через линию пейринга с Каркатом. Отсылая одновременно к классической сказке Аксакова (Дейв просит у Терези помочь ему с проблемами в сфере мастурбации и она, движимая желанием помочь ему, невольно натыкается на "чудовище" в лице Карката и попаданка, желая загладить свою вину перед ней, отправляется к нему самостоятельно) и к мультфильму студии "Дисней", автор проводит изящные тонкие параллели, утверждая, что лишь истинная любовь способна раскрыть в чудовище нечто прекрасное. Каркат, следуя тонкому контрапункту отсылок к скандинавской версии сказки, запрещает попаданке смотреть на своё лицо, и, когда она, повинуясь железной логике сказки, рассматривает его спящего через свои мерцающие во тьме компьютерные очки, Каркат уходит в изгнание в лабиринт вентиляционных труб. Нельзя не отметить, как эта история уходит корнями в классическую трагедию Амура и Психеи. Автор как никто иной умеет преподнести старинную историю в новой оболочке, вдохнуть новый дух в замшелую древность и подтолкнуть читателя к ознакомлению с глубинами литературного мира.
Безутешная Психея в обличье Дейва Страйдера спускается в вентиляцию, словно Данте в Ад в поисках своей Беатриче. Однако в отличие от Данте, у попаданки нет проводника и ее ведут лишь едва заметные царапины на металлических трубах. Она проходит девять комнат, каждая из которых повторяет один из кругов ада. Нельзя не отметить гениальный ход - в каждой комнате сквозь вентиляционную решетку Дейв-Психея-Данте видит один и тот же обитый фиолетовым плюшем диван, который она в часы привыкания к миру украсила собственноручно связанной мечом из наушников салфеточкой и в зависимости от того, через какой же круг ада ведет его путь, видит в нем новый свой грех.
Следует подчеркнуть, как четко и однозначно Каркат выступает в качестве глубокого символа социокультурного одиночества Дейва. Он встречает его в конце девятой комнаты и утверждает, что для выхода им необходимо пройти мимо Сатаны и опуститься вверх. Каркат проводит Дейва мимо спящего Гамзии (тени на стенах напоминают одновременно Люцифера и Бафомета, что дает нам основание говорить о высоком уважении автора к религии) и сквозь находящуюся чуть выше вентиляционную решетку влюбленные падают на стоящий внизу диван (подробный разбор его символики смотрите в статье "Алиса в задиванье или скрытое значение пружин в дейвкате"). Во время падения Каркат запутывается в плаще Дейва и мы видим, как простым этим действием автор демонстрирует нарушение одиночества.
А потом наступает финальное крещендо реткона.

LIKE THE ROSE ON THE GRAVE
Слава "Уллисса" не дает покоя фандому. Медленные, степенные описания, исполненые глубиной и списки примечаний, что нередко позволяют драбблам раскрыться до мини - и всё это в одном дне. И "Like the rose on the grave" - отличный образец подобного творчества. Не стоит пренебрежительно относиться к этому фику лишь потому, что в графе "жанр" у него стоит пвп - эта история о сутках страстных соитий маскирует кажущейся низостью жанра ту глубину, в которую впадает фик. Рассчитывая на внимательных читателей, автор не стал писать примечания, однако мы по мере наших скромных сил постараемся найти хотя бы малую часть заложенных в фике смыслов.
Первое же слово фика - Роуз - погружает нас в глубину образной системы. Мы можем лишь гадать, какую из черт героини хотел подчеркнуть этим словом автор, так как, вспоминая многочисленные значения розы, сложно понять сразу. Небесное совершенство и земная, плотская жизнь, божественная, романтическая и чувственная любовь, роза розенкрейцеров и война алой и белой розы, тайные - sub rosa - деяния девушек, космос, в котором происходит действие фика, смерть и девственность (хотя авторы рецензии склонны переносить данные качества на Канайю), символ Солнца (что подчеркивает аспект Лалонд), герб Пекина, известного своим Запретным городом, полным тайн, и Финляндии, известной снегом (вспомните, как Канайя в каноне смотрела на Роуз зимой) - все сплелось в мастерском использовании автором первого слова и лишь подчеркивается тем, что Роуз открывает глаза - и внутренним нашим ассоциативным зрением мы можем видеть раскрывающий лепестки цветок. Второй фразой Роуз вспоминает о данном Канайе обещании прийти - тонкая отсылка автора к растению памяти, постоянства и воспоминаний, к розмарину, одновременно с этим являющимся и названием пейринга. Таким образом, мы можем видеть, как гениально автор играет с первым абзацем фика, подчеркивая таким образом его великолепие и полноту раскрытия персонажей.
Вместе с Роуз мы встаем с кровати (автор дает нам ее подробное описание, включая ту наивную историю, которой гордится каждое дерево, даже если из него впоследствии сделали кровать - к примеру, как под ним от дождя прятался майский жук и другие, несомненно полные глубоко символизма истории; к сожалению, формат данной рецензии не позволяет нам обозреть данный фик подробно) и с достойной награды дотошностью знакомимся с обстановкой комнаты Роуз. Отдельно хочется остановиться на том, что автор указывает, что пол комнаты был выложен треугольными паркетинками, дублируя тем самым триаду земного, космического и божественного что было каноном заложено в образе героини.
По столь же подробно описанным коридорам мы следуем за Роуз в библиотеку, где происходит главный момент фика - ритуальный обмен. Именно с этого момента следует вести отчет того, как будний день переходит в полный божественного поклонения ритуал. Мы вместе с Роуз видим Канайю - в свете, падающем от светильника, разговаривающая с Каркатом, она напоминает знаменитую "Мадонну в гроте" кисти да Винчи - тонкая авторская игра, напоминание того, что белая роза (в тексте не раз упоминается белизна Роуз) всегда была цветком Мадонны. В качестве ритуальной жертвы божеству служит алкоголь, коий Роуз намерена была употребить, однако благосклонное к ней божество в облике Канайи выливает его в ближайший горшок с фикусом (про символику фикуса читатели могут прочитать в предыдущем номере нашего журнала) и земное общение превращается в ритуальное соитие.
К нашему огромному сожалению, рейтинг нашего журнала не позволяет подробно описать всю символику танца эротики и страсти, которым преисполнен этот фик. Отметим лишь один момент, дабы вы поняли, насколько глубок внутренний мир автора - Канайя подгибает ногу ровно на семьдесят градусов - именно столько ответвлений канделябров в индейской символике изображают Деканы - двенадцать зодиакальных подразделений семи планет из десятки. Также хотелось бы подчеркнуть образ Дейва, закрывающего глаза Каркату и уводящего его от места проведения ритуала - образ, балансирующий на грани между образом того, кто ведает свое предназначение и место и образом того, кто отворачивается от божественного начала.
И гибель всех героев в конце - лишь отражение первого его слова.

МНЕ НЕНАВИСТЕН МИР
Пьесы Шекспира, давно уже ставшие классическими, обыгрывались множество раз, с самых разных позиций, точек зрения, социокультурных различий и смыслов. Не обошли Шекспира и не издаваемые авторы, в частности фанфик «Мне ненавистен мир» явно обращается к наиболее известной пьесе Мастера «Ромео и Джульетта».
С самого начала произведение обращается к известной литературной традиции передачи состояния главного героя и его внутреннего мира через помещение, в котором тот проживает. Фраза «Молодой человек стоит посреди своей комнаты», очевидно, отсылает нас не только к канону, но также к экзистенциональной проблеме. Главный герой вводится как «молодой человек» - без каких-либо характерных черт, что может отсылать нас к Супер-Эго, выступающим в качестве безликого судьи, которое является олицетворением совести. Но Супер-Эго ещё бездействует, что можно понять по окончанию предложения: «стоит посреди своей комнаты». Оно просто стоит, без движения, без действия. Оно не спит, но находится в пассивном состоянии, так что остаётся только надеяться, что нравственные идеалы Джона будут пробуждены в подходящее время. Впрочем, учитывая основу произведения, не стоит слишком уповать на это.
Вопреки классической шекспировской традиции два наших героя уже знакомы друг с другом на начало повествования – но знакомы, не зная о вражде своих семей. Они общаются через приложение «достань кореша». Джон и Дейв, как мы узнаём дальше, знакомы и лично – и искренне презирают друг друга по традиции своих семей, исходящей, как кажется им самим, из классовой ненависти (что вполне может дать нам повод заподозрить автора в изящной критике классового строя и симпатии к коммунистам, в частности к его основателям – Марксу и Энгельсу). Но в интернете, под масками, они продолжают дружеское общение, постепенно всё больше и больше влюбляясь друг в друга. Здесь автор играет со знакомыми нам декорациями, обставляя маскарадный бал реальностью, тогда как реальные лица открываются лишь под цветным текстом сообщений. И, в лучших сентиментальных традициях, Джон и Дейв назначают встречу в мире маскарада. После недолгой драки всё встаёт на свои места – и вместе с тем читатель понимает, что теперь трагическая развязка близка, как никогда раньше.
И внимательный читатель окажется прав – с этого времени фокус повествования вмещает в себя классическую вражду кланов, представленных здесь не семьями, но именно кланами – Проспита и Дерса. Противостояние дуальностей, противоположностей, столь разных в своей внешности, но столь похожих во внутренних стремлениях, ожиданиях, страхах… конфликт столь похожих, но старающихся всеми силами отрицать свою похожесть, кланов вызывает ассоциации с самоотрицанием – мощнейшим инструментом саморазрушения. Но ведущими в этом противостоянии лицами молодого поколения (поколение старшее выходит из фокуса повествования – и это объяснимо желанием автора как можно лучше раскрыть поколение молодое, вставляя конфликт поколений лишь намёками, мимолётными упоминаниями) являются Роуз и Джейд, которые искренне ненавидят друг друга. И в этой ненависти мы видим что-то большее, что-то более глубокое, чем обычная вражда. Но кроме этого ведущим мотивом обеих девушек является сильнейшая привязанность к своим друзьям: Дейву и Джон. После встречи двух главных героев, обе девушки узнают о полной подоплёке их отношений – и решают помочь только осознавшим свои чувства влюблённым сбежать. И лучшее, что они придумывают – дать им время с помощью отвлечения внимания обеих своих семей на себя.
Желая помочь своим друзьям, Роуз и Джейд вызывают друг друга на дуэль. Гениальность задумки автора проявляется и здесь - дуэль-перевертыш, где девушки не столько дерутся, сколько инсценируют дуэль. Однако вмешивается неотвратимая рука судьбы, в прямом смысле Deus ex machina - из проезжающего мимо кабриолета мафиозная Вриска, перезаряжая пистолет, абсолютно случайно всаживает по восемь пуль в каждую из них. В их смерти, однако, обвиняют Дейва, но Джон тут же берет вину на себя.
Во имя своей любви Джон вынужден бежать. По пути из Хьюстона он смотрит в окно на мост через реку, пересекая тем самым Рубикон своей жизни. Однако дома его ожидает письмо, из которого Джон узнает, что Дейв умер и мчится на похороны. Верно решив, что прощание с покойным должно пройти в его квартире в первую очередь, Джон пробирается в комнату Дейва по кабелям оптоволокна, что вьются вдоль стен квартиры (изящная игра автора с лианами и историей Тарзана, который остался человеком, не смотря ни на что). Увидев Джона, он погружается в пучину отчаяния и ритуально совершает самоубийство с помощью меча - и этим автор подчеркивает амбивалентность и экзистенциальную силу своей работы, а также - её слэшную направленность и высшее правосудие, которое железной рукой автора управляет Джоном.
И в этот момент мы глазами всевидящего автора можем видеть, что все это время Дейв на самом деле спал. Просыпаясь и видя окровавленного Джона, он растерянно тянется за своим яблочным соком, давится им и погибает. Элегантность этой смерти сравнима с лучшими работами Шекспира, равно как и символизм - яблоко символизирует зло, женщину, грех, яблоко - символ жизни, юности и сексуального блаженства, убивает.
Изящество ходов и гениальность мысли - вот что предлагает нам автор данной работы.

Обложки плейлистов от Уродский кролик

@темы: Homestuck, заметки графомана, звуки на полях

---

После написания "Лжец" возник вопрос о том, что, может, любезнейшая Лорен напишет про них еще что-то. А в последний момент возник вопрос "АААА ЕБАТЬ У НАС НИХУЯ". Ну и вот. "Истина" на коленке.
"Малигнизация"... Страшная вещь, внутренняя вещь, выражение моих страхов и всякого такого. Я ее ни разу после написания не открывала - страшно. Но, говорят, она хорошая. "Чревоугодие"- текст от А., которая впечатлилась "Малигнизация" и решила немножко ее расширить.

Название: Истина
Размер: драббл, 656 слов
Пейринг/Персонажи: Роуз/Каркат
Категория: гет
Жанр: PWP с нотками сюра
Рейтинг: R
Краткое содержание: Роуз приходит ночью
Примечание/Предупреждения: кинки: эротические сны, фемдом, использование свечей в бездуховных целях.
Является своеобразным продолжением драббла "Лжец"
Возможен ООС

У Карката - тяжёлые, мутные сны, давящие на него со всех сторон. В них нет ничего красивого, только удушающий эротизм и липкие образы, словно вылепленные из самого дна его мыслей. Водоворот удушающих видений. Тонкие белые пальцы. Тёмные ленты вместо обычной одежды.
Роуз приходит ночью.
Она вырастает из тьмы, встаёт, словно утопленница, из гладкого озера, под поверхностью которого обрывками скользят события прошедшего дня. Это ожидаемо, но Каркат всегда пугается, когда светлые краски резко уходят в воду серебристыми рыбками, а из глубины уже поднимается Роуз.
Каркат сглатывает. Он уходит от озера дальше, в глубь бездонного мрака, но вместо этого подходит к воду; он спрыгивает, чтобы утопиться, и падает к Роуз под ноги; он будет убегать - и окажется рядом с ней.
В его снах - ветер и тьма, озеро вспыхивает миллиардами свечей и тьма сгорает в их холодном белом пламени. В его снах - тёмные стены библиотек, шкафы, книги и запах пыли. Роуз проходит вдоль них и мучительно медленно выбирает. Свечи гаснут, свечи тают, свечи превращаются в библиотеку, а Роуз светится - белоснежный силуэт, перечеркнутый сбруей из чёрно-фиолетовых лент, силуэт со старательно нарисованными на нём тёмными губами и изящными, словно вычерченными циркулем, кружками сосков.
Наконец она снимает с полки книгу и неспешно проходит. За ней остаются следы, словно она шла в туфлях на высоком каблуке, да только вот беда-то - Роуз боса, только на щиколотках, над круглыми пятками, ленты завязаны пышными бантами.
Прежде чем сесть в кресло, она берет в руки лежащую на нём связку свечей. Каркат стоит перед ней, переминаясь с ноги на ногу.
- Мне нужен свет, Каркат, - говорит она, откладывая книгу в сторону.
Это всё, что она говорит, всё, что ей нужно сказать. Каркат жмурится до режущей боли в висках, раздеваясь. Одежда падает на пол и тут же исчезает, становясь тьмой.
Роуз смотрит на него, словно на предмет мебели, а затем слегка покачивает свечой. Каркат опускается на колени, становясь к ней боком, и утыкается в сложенные руки горящим лицом. Свободной рукой Роуз деловито ощупывает его между ног. В её движениях нет ничего приятного, они даже не эротичны, не соблазнительны, она просто проверяет и примеряется, прежде чем установить свечи на положенное им место. Вместо подсвечника у неё - тело Карката, дрожащее, стоящее перед ней на коленях.
Она вытягивает ноги под его грудью и животом и начинает читать. Время течет издевательски медленно, словно ему приходится протискиваться через муравьиные ходы. Каркат слышит, как Роуз листает страницы, Каркат слышит, как она гладит пальцами переплет, Каркат слышит, как её глаза скользят по чёрным строкам букв. Свечи тают и плачут. Восковые слёзы первой тонкой струйкой текут в ложбинке между ягодиц и Каркат чувствует это и лишь слегка вздрагивает. Свечи дрожат и Роуз, до того лишь иногда задевавшая пальцами ноги его полностью развернувшееся щупальце, с силой прижимает его к бедру. Каркат закусывает губу и чувствует, как на руки, в которые он вжимается лицом, стекает алая на ощупь струйка крови, но больше никак не шевелится.
Вторая свеча, смеется над первой и через этот смех роняет горячие капли на чувствительную поверхность щупальца. Каркат скулит и плачет, но Роуз только слегка бьёт его по щупальцу ногой. Вокруг Карката сплетаются в единый клубок боль, тьма, возбуждение и обида, а Роуз покачивает стопой, словно дирижируя этим оркестром. Каркат готов кончить от унижения и стыда, только Роуз контролирует его оргазм, даже не поднимая глаз от книги. Каркат хочет уползти в угол и умереть, но не может даже пошевелиться, чтобы не помешать Роуз читать.
Наконец она с глухим пыльным звуком захлопывает книгу. Откладывает её на стол, наклоняется к Каркату и тянет его за волосы.
Роуз молча улыбается одними уголками губ, и Каркат падает на грязный пол, кончая среди затхлости и пятен плесени и засохшей смеси крови и чернил.
Роуз встаёт с кресла, выталкивает себя с него усилием крепких светлых ног. Каркат лежит, не поднимая глаз. Он вот-вот проснется.
Роуз уходит и растворяется в лабиринте темных полок.

Днём Роуз нетерпеливо говорит кому-то:
- Включи свет. Мне темно.
Каркат слышит это через стену и вздрагивает, кусая истерзанную ночью губу.
Каркат боится Роуз.
Каркат боится, что о его страхе кто-то узнает.

Название: Малигнизация
Размер: мини, 3277 слов
Пейринг/Персонажи: Каркат, Вриска, упоминаются: Терези, Канайя, Гамзии, Джейд, Дейв, Джон
Категория: джен
Жанр: драма, сюр
Рейтинг: R
Краткое содержание: то, что она видит.
Примечание/Предупреждения: малигнизация — процесс перерождения здоровых клеток в раковые; возможен ООС

AG: I find your mind totally unpalata8le to 8rowse. Looking into your 8rain is like pawing through a smelly dumpster.
AG: Full of 8roken glass and razor 8lades!
AG: And poop. D::::

Иногда я думаю, могла бы я убить — тебя? Могла бы я сейчас уничтожить — тебя? Твоё тело и разум, разрушить, разломать, расколотить в пыль и прах?
Но я смотрю в твои глаза, в чёрный провал зрачка, за которым прячется бездна и пустота, и всегда нахожу один ответ — ты справляешься с этим сам. Ты на долю секунды опускаешь ресницы, а затем — поднимаешь, и слабый, дрожащий свет лампы за моей спиной выхватывает на дне твоих глаз горы и груды, силуэты и тени. А затем ты моргаешь ещё раз, засасывая меня под свои веки и не выпуская обратно.

Ты пытаешься скрыться от меня. Хороший, умный поступок — это твои места, ты знаешь свой разум лучше кого бы то ни было еще. Я могла бы заставить тебя пойти ко мне и упасть в мои руки, но мне не хочется даже думать о том, как бы замарать руки о то, что я вижу вокруг себя.
Ты исчезаешь в колеблющемся бесцветном тумане, среди мелких черных птиц с человечьими и тролльими головами, пока я замедляю шаг. Пусть даже единственный выход — идти по твоим следам, но всё же меня тянет рассмотреть всё внимательней.
Воздух вокруг дрожит. Пахнет остро и сладко одновременно, какой-то человеческой пряностью, а внизу, под ногами, сверкают осколки стекла и режут подошвы ботинок острые лезвия бритв.
Но Терези, стоящую вдалеке, всё устраивает. Она идет, медленно переставляя ноги, и лезвия не задевают её. Ей всё нипочем, просто она улыбается — и с каждым её шагом улыбка всё шире, она раскраивает щёки, ползёт под ушами и скрывается где-то сзади. Из широкого, полного зубов, рта выглядывает узкий язык. Терези пробует воздух на вкус, как змея. Ей не хватает только зашипеть — но вместо этого она поворачивает голову в сторону птицы и щелкает доходящей почти до затылка пастью.
После она отплевывает прилипшее к передним зубам перо и вновь пробует на вкус воздух. Она голодна — всегда голодна, все чужаки — её пища.
Иногда ты приходишь к ней в гости. Голод Терези не знает предела, как и твоя жажда смерти — и ты позволяешь ей объедать твоё лицо. А затем, когда ты падаешь, обессиленный, истекающий кровью, Терези лепит тебя заново: кусок грязи и глины, в котором она выгрызает твои черты, а затем языком заглаживает их, придает окончательный вид.
Терези вот-вот ощутит моё присуствие и я ныряю в туман, как раньше ты — поскольку я чужак, меня лепить заново никто не будет.

Стоит сделать несколько шагов, как висящая в воздухе взвесь мазутных капель расходится. Я прохожу сквозь неё и она тут же смыкается за моей спиной.
Здесь, напротив, светло и в глаза бьёт безудержное солнце. Я подслеповато щурюсь, разглядывая сквозь опущенные ресницы раскинувшуюся впереди поляну. Толстые стебли травы хлещут меня по ногам и я делаю несколько шагов к стоящему впереди дереву. Оно странное, вырезанное из камня — но, очевидно, живое.
Оно шевелится. Дрожат поднятые ветки, а затем опускаются — не ветви, а руки. Скользят вниз, по телу-стволу, поглаживают бедра и живот.
Канайя отмирает и делает шаг вперед. Теперь её сложно принять за дерево, вся она — движение, жест, ласка. Бесстыдно обнаженная и выставляющая себя напоказ, в неё нет и грамма стыда. Она голодна, но не так, как Терези. Голодно её тело. В каждом прикосновении её рук сквозит этот голод, неудовлетворенная, бездонная похоть.
В воздухе пахнет чем-то сладким, от чего ведет голову и я еле удерживаю себя от того, чтобы шагнуть к опустившейся на колени Канайе.
Твой разум, знаешь ли, откровенная помойка, грязное и странное место — и кто мог бы подумать, что в нём есть место для раскинувшейся на спине Канайи, для травы, жадно оплетающей её тело, для этой... грязи, Каркат.
Трава ластится к моим ногам и, наклонившись, чтобы осмотреть её, я зажимаю рот. Тролльи щупальца и людские члены, сплетающиеся, жаждущие, почти хищные — вот что растет на этой поляне, вот какую растительность питает твой разум.. От этого противно, тошно, тошно, гадко, какая всё же дрянь. Я отхожу — почти отпрыгиваю — от них.
А ей нравится. Канайя лежит, раздвинув согнутые в коленях ноги, позволяя этой траве ощупывать её, проникать, тыкаться повсюду, где только находит место — а она только жарко, громко дышит, руками помогая им, направляя и поглаживая. И всё же ей мало этого, этого бессчисленного множества, ей всегда мало, её тело ненасытно.
Я ведь знаю — ты иногда приходишь сюда. Ложишься рядом с ней, макушка к макушке, и позволяешь траве играть с тобой так, как ей вздумается. И только после того, как и трава вытолкнет тебя, ещё более запутавшегося, ты будешь идти дальше.
И я последую за тобой — ведь выход в самом конце.

След в след — путь с поляны идет по склону холма, к очередной туманной взвеси в воздухе. Ты проскакиваешь через неё с разбегу, но я не успеваю за тобой и к тому моменту, как я добираюсь, туман уже сплетается в плотную кирпичную стену. Сзади слышны шаги — Канайя идет за мной. Она движется медленно, всё время отвлекаясь на собственную похоть, но если я останусь здесь, у стены...
Чёрт, чёрт, чёрт!
Стучу по кирпичам со всей силы. И — это срабатывает. Стена медленно, неохотно растворяется и я ныряю внутрь, не дожидаясь, пока Канайя догонит меня. Все твои мысли сильны лишь в своём уголке, дальше него они не заходят.

Это место странное. Едва войдя внутрь, я ощущаю тошнотные порывы из-за царящего тут затхлого смрада, идеальной вытяжки из всей вони мира. Откуда-то сверху льётся режущий свет, а вокруг лежат горы разных вещей — целых и сломанных, совсем новых и порядком истрепанных, полезных и просто бессмысленного хлама. Из распоротых игрушек лезет набивка и золотые монеты. В шкатулке в виде корабля из флота рисконантов лежит загнивший кусок мяса. Куча съестного на серебряной посуде укутана плесенью, точно пухом.
Я слышу шаги и негромкое бормотание. По проходу между грудами вещиц движется тень — и по походке, по силуэту я понимаю, кого я найду в твоем разуме сейчас.
Я смотрю на себя, вышедшую из-за набитого обрывками шкур и чьих-то рогов шкафа, слушаю, как я-она бесконечно перечисляю то, что лежит вокруг.
Черепица, посуда, шары-восьмерки, дневники, кости, вазы, паруса, мачты, хрустальные шары, компьютеры, шпаги, рапиры, провода наушников, лаванда, индиго, — весь этот бесконечный список перемежается таким же бесконечным «моё».
У меня-её расширяются ноздри, а затем я-она поворачивается ко мне, подбегает, наклоняется, втягивает запах и хватает меня за руку.
— Моё, моё! — восхищенно твердит я-она, пытаясь впихнуть меня в какой-то шкаф. Я отбиваюсь, пытаюсь схватиться за гарду лежащей рядом рапиры, но она выскальзывает, покрытая чем-то склизким. Я-она из твоего разума сильнее меня реальной (как лестно) и я-она вталкивает меня внутрь, ударяя спиной о какие-то полки. Сверху падает флакон с чем-то густым и алым, который я-она ловит уже у самого пола.

Так вот чем ты мне-ей платишь, чем подкармливаешь эти груды мусора.
Я пользуюсь тем, что я-она отвлеклась, и стягиваю с себя рубашку.
— На!
Я-она хватается за протянутую ей рубашку, ощупывает ткань, нюхает, лижет, трёт между пальцами и шипит.
— Моё!
И уходит — очевидно, унести её в одну из бесчисленных куч.
Где-то неподалеку, очевидно, выход: здесь воздух несколько свежее, чем среди куч хлама; и я, пользуясь моим-её отсутствием, выбираюсь из шкафа и бреду туда, где, как мне кажется, легче дышать.
Свежий воздух ударяет в лицо волной. Я-она уже далеко позади, бродит среди своих сокровищ. Я стараюсь не думать обо мне-ей, да и сейчас не до этого.

Вокруг меня — скалы, высокие настолько, что за ними не видно неба. Сверху доносится тонкий свист, а я стою, упираясь носками кед в низкий бордюр, окружающий яму. На противоположной её стороне, на узком карнизе, виден коридор выхода в твой очередной кошмар.
Даже по самым лучшим прикидкам, мне не удастся допрыгнуть туда с первой попытки.
Свист становится громче и громче. Я запрокидываю голову.
С неразличимой с земли вершины одной из скал вниз несётся огромное полулунное лезвие. Оно раскачивается, задевая краями камень и высекая из него искры. Скалы раскаляются и медленно окрашиваются в багрянец. Становится жарко.
Всё ясно. И даже единственный путь — вниз, - явно ведёт к смерти. Тупик. Лезвие точно раскрошит меня, а если этого не сделает оно — это сделает падение. Замечательные варианты, прекрасные, расчудесные! Какие хорошие у тебя мысли, а, Каркат?
Каково это — умирать в чужом разуме? Как это выглядит в реальности?
Металлический блеск лезвия притягивает моё внимание. Со своей обратной стороны оно прикреплено к древку и, присмотревшись, я различаю на нём фигуру.
С каждой секундой лезвие становится всё ближе и фигура приобретает известные мне очертания.
Гамзии стоит, прикованный к древку толстыми цепями. Его руки подняты так, что лопатки сведены и словно — нет, не словно! - приросли к древку. Он стоит на носках, потому что с его стороны край лезвия усыпан острыми зазубринами. Он мечется, пытаясь освободиться, но каждое движение его только ускоряет маятник.
А затем и он замечает меня.
Лицо Гамзии искажает хищная усмешка и его движения обретают смысл. Он намеренно дергается так, чтобы лезвие направлялось ко мне. Он намерен убить меня.
Ну уж нет!
Скалы раскалены настолько, я стараюсь не смотреть ни на них, ни на багровые отблески в металле лезвия. Вместо этого я отхожу назад, упираясь спиной в закрывшийся выход от меня-её. Если я разбегусь, то, возможно, сумею допрыгнуть до карниза с выходом.
И у меня получается!
Почти получается, ладно. Лезвие лишь чуть задело меня — не смертельно, просто царапина, хах, - а вот до карниза я хоть и долетела, но уцепиться за него смогла только кончиками пальцев.
Впервые с начала этого путешествия я оборачиваюсь назад.
Ты стоишь на краю, там, где до того стояла я. Лезвие еле раскачивается в сантиметре от твоего запрокинутого лица, а затем разгоняется и ты — верней, части тебя, - летят вниз, мимо меня, карниза, прохода — просто на дно ямы. Последней пролетает твоя умиротворенно улыбающаяся голова.
Что ж, я всё это время следовала за тобой.
Я разжимаю пальцы и падаю.

Внизу гораздо тише. И, наконец, тепло и светло — не жарко, не режет глаза, как в остальных закоулках твоего разума. Просто спокойно.
Я поворачиваю голову. Возле тебя, почти собранного, стоит Джейд и, тихо что-то напевая, делает штопающие движения рукой, прикрепляя твою руку к телу. Следом за рукой идет голова, и вот ты уже улыбаешься ей, немного виновато и нагло одновременно, быстро извиняешься и уходишь в сторону виднеющегося вдали водопада.
Джейд смеется и протягивает мне руку.
— Надо выпить чаю, — радостно говорит она и повторяет несколько раз на разные голоса, — чаю, надо выпить чаю, время пить чай!
Я встаю, опираясь на её ладонь и иду за ней.
Чаепитие... странное, как и всё вокруг. Да, всё обычно на первый взгляд — чай, сладости с воздушной шапкой крема («Они без сахара», — шепчет Джейд мне на ухо. — «Ты можешь их есть. Вы все можете.»), тесная компания за столом.
Только вот все, кроме меня и самой Джейд основательно, бесповоротно мертвы. Белые черви гложут их тела, на коже раскидываются пятна разложения, вонь гнили перекрывает запахи чая и корицы, но, очевидно, Джейд совсем не видит этого. Она тянет к себе Эридана, совершенно не замечая, что его ноги остались на месте, и берет со стола тонкую фарфоровую чашку.
— Ты хочешь пить, мистер Ампора? — щебечет Джейд и разжимает краем чашки мёртвые губы, насильно вливая в них горячий чай. Из низа располовиненного туловища он течёт ей на юбку, но ей это совершенно безразлично. — Мои гости такие стеснительные, мне приходится угощать их самой, ты же поможешь мне, Вриска?
Я хочу отказать, но её лицо тут же искажается в гримасе такой, что становится ясно: мой отказ будет означать только то, что я пополню её коллекцию стеснительных гостей. Поэтому я киваю и поворачиваюсь к сидящему справа от меня Дирку. Он выглядит приличней многих: во всяком случае, он не кучка пепла, у него нет сквозных ран, через которые угощение может оказаться на моей одежде. У него просто нет головы. Меня это устраивает — и я «угощаю» его под благосклонным взглядом Джейд.
— Каркат часто со мной так сидит, — делится она, глядя, как я вливаю в его гортань (черт его знает, конечно, может, я сейчас наполняю его легкие; ему, конечно, уже безразлично) чай и пальцами проталкиваю туда же крем. — Ему нравится общаться с гостями! Ах, мисс Лейон, вы всё ещё стесняетесь? Берите фрукты!
Джейд заталкивает фрукты в рот огрызкам трупа Непеты, пока я вытираю пальцы о накрахмаленные до хруста салфетки. Безголовый Дирк покачивается и падает на спину.
— Ах, — взмахивает руками Джейд, — Уже так поздно! Мои гости хотят спать!
Я быстро соглашаюсь. Вечер окончен и я могу, наконец, продолжить идти за тобой.
Джейд раскладывает своих гостей на траве - «спать», — и поёт им какие-то колыбельные. Я слышу их всю дорогу до выхода. Это пробирает до дрожи.
Я в последний раз смотрю на то, как она укладывается спать, обнимая одного из мертвых Дейвов, и ныряю в пещеру, спрятанную за водопадом.

Здесь пасмурно и пусто. Под ногами шуршит целлофан и хрустят черепа разных мелких животных. Я пинаю один из них. Просто так — понаблюдать, как же он покатится.
И только после того, как то, что я сперва приняла за ещё один кусок мусора, поворачивается, я понимаю, что я тут не одна.
Дейв лежит, раскинувшись посреди равнины. Его тянут вниз крылья — его собственные крылья, переплетение тонких косточек и пакетов из-под чипсов. Огромные, в десяток раз больше, чем он сам, они лежат, накрывая собой серые кремниевые обломки и грязную землю — и Дейв тоже лежит, не в силах даже приподняться из-за их безумной тяжести. Я опускаю взгляд под ноги — и верно, стою на одном из них. Переступаю с ноги на ногу. Дейв морщится, но молчит, только смотрит ровным и безразличным взглядом.
На его щеках пятна земли, волосы посеревшие от грязи, одежда потертая и местами изодранная и только очки сверкают, как новые, без единого пятнышка и царапины. В прорехах крыльев и дырках на одежде видны сухие стебли растений. Кажется, они выбираются из этой земли сухими, не видевшими никогда ничего живого.
Здесь нет живого, да и Дейв не вполне живой. Формально — да, он дышит, движется и так далее, но на самом деле всё его существование в этом месте нужно лишь для того чтобы поддерживать плотный серый туман, вырывающийся из него с каждым выдохом. И он знает это.
Ему всё равно.
Мелкие кости — мышиные, хомяковые, хорьковые, всех случайно забредающих сюда мелких животных и даже птиц, - складываются в каркас гигантских крыльев, а разный мусор — в их перепонки. Где-то около лопаток он врастает в спину Дейва, выворачивая её, превращая в сплошную незаживающую рану прямо на грязной земле. В ней что-то копошится, но Дейву всё равно.
Ему всегда всё равно, что бы с ним не происходило.
По нему бежит мышь, поднимается по ноге, движется по груди, по шее — и, когда она приближается к губам, Дейв кусает её и вытягивает языком кости, отплевывая в мою сторону ошмётки мяса и внутренностей.
Кости же он глотает и резко выгибается, когда они проходят сквозь его тело в каркас крыльев, пробегают по нему и наконец доходят до искрошенных моими ногами, заменяя их. Дейв усмехается и выдыхает пахнущий кровью туман мне в лицо — верней, мог бы выдохнуть его мне в лицо, если бы встал, а не просто повернул голову.
Я прохожу через него, намеренно наступая так, чтобы искрошить как можно больше костей крыла. Ведь он мог бы вырваться — но, если ему так нравится быть тут инертной массой и поить тебя токсичным туманом, позволять тебе вставлять в его крылья новый мусор, то почему же я должна думать о том, как бы не повредить его?
Туман переходит в едкий дым. Я тру слезящиеся глаза и иду просто по звуку твоих шагов.
Почему-то ты идешь медленно, словно опасаясь того, что прячется внутри, словно в твоём разуме могут быть чудовища страшнее тех, кто остался сзади.

Чем дальше я иду, тем дым гуще, тем сильнее он лезет в лицо, тем темнее становится, почти чернеет. К звуку твоих шагов примешивается надсадный кашель и громкий, слегка безумный смех.
— Хаахахаха, — смеются за моей спиной и дым резко опадает, унесенный прочь порывом ветра. Я вижу твой силуэт, идущий к стоящей посреди поля двери и хочу было пойти за тобой, но вместо этого меня силой разворачивают за плечо.
Джон ухмыляется, его лицо искажается каким-то невозможным способом — словно следом за мышцами движутся и изгибаются сами кости. Он, должно быть, считает это вежливой улыбкой.
— Нужен автограф, хмм?
Вместо ответа я осматриваюсь по сторонам.
Здесь тоже кучи всего, но это не сваленный в груды хлам, это какие-то странные предметы, сложенные по только Джону ведомым принципам.
— Что это? — спрашиваю его я, прикасаясь кончиком когтя к чему-то, напоминающему внутренности музыкальной шкатулки. Оно выглядит чистым — хоть и странным.
— Мои величайшие изобретения!
Он хлопает в ладоши и глупо — почти как настоящий, только немного страшнее — улыбается, а затем указывает пальцем на стоящий возле моей ноги еле тлеющий макет какой-то из человеческих достопримечательностей.
— Я тренируюсь, — говорит он мне заговорщицки и снова хохочет. - Мир должен знать обо мне, мир должен говорить обо мне, о моих действиях!
— Это тоже достопримечательность?
Уголки его рта почти доходят до висков, очки трескаются на искривленном лице.
— Это моё величайшее деяние!
Но всё же с ним гораздо проще, чем с другими. Достаточно делать вид, что я слушаю его, вовремя кивать, а самой спокойно, спиной идти к выходу. Я знаю точно: ты поступаешь так же, только вот не вид делаешь, а слушаешь, и слушаешь внимательно, с интересом, как бы бесполезно это ни было. Просто потому, что всё это — отголоски твоих собственных мечтаний.
Я упираюсь спиной в нагретое полотно двери. Разворачиваюсь, открываю её и, уже войдя и обернувшись к всё ещё восхищенно рассказывающему что-то Джону, всё же говорю:
— Думаю, всё это не привлечет и малейшего внимания.
И закрываю дверь.

Она сотрясается от ударов; и это, в общем-то, всё, что он может сделать. Во всяком случае, пока я тут.
Вокруг меня — зеркальные стены и коридоры и впервые с начала своего «путешествия» я смотрю на собственное отражение. Вид — так себе, если честно. Рубашки нет, волосы сбились в паклю, на лбу — длинная запекшаяся царапина, лицо все в пятнах сажи и синих засохших потеках крови. Достойный представитель для твоего пантеона кошмаров, а, Каркат?
Впрочем, я не хочу здесь оставаться, пусть даже и в таком виде.
Выбраться из зеркального лабиринта — задача не из легких. Вокруг — сотни меня, десятки коридоров, миллионы отражений. Они дробятся и уходят в бесконечность. Я прикасаюсь к стеклу левой рукой и начинаю идти, не отпуская её ни на шаг. Отражения повторяют за мной, уходя куда-то в глубины своих виртуальных лабиринтов.
После очередного поворота зеркальный коридор выносит меня к залу. Стены — всё те же зеркала, но не обычные, а кривые, увеличивающие стоящий в самом центре трон из острого камня и сверкающих лезвий. А вот остальное — меня, и тебя, сжавшегося на режущем сидении, они уменьшают, превращают в точки.
Ты смотришь на меня. По твоей ноге и ступеням течет пока еще одинокая капля крови. В отражении она переходит в бурный поток. Я переступаю с ноги на ногу.
- И что дальше?
Ты пожимаешь плечами и закрываешь руками лицо. А затем тихо шипишь что-то неразборчивое сквозь зубы и зеркальный зал осыпается мелкими крошками. Летят в пустоту обломки трона. Падают неровные обрывки тебя. На куски разбиваюсь я.
Я считаю эти куски, отнимая по восемь от тысячи, от зеркал, от себя, от твоего разума, от бесконечности, от пустоты, от собственной жизни.
Я лечу вниз.

Я зажмуриваю глаза до боли, до белой обжигающей тьмы под веками, а затем резко распахиваю их.
Это — всё тот же коридор, тоскливая серая стена, неровный, мигающий свет испорченной лампы.
— Ну нихрена себе, — говоришь ты, и твой голос эхом отбивается внутри моей головы. — Секунду назад ты подошла, и у тебя на лице уж точно не было этого пореза.
Я делаю шаг назад и тру лицо рукавом.
Пожалуй, я не буду уничтожать тебя.
Ты справляешься с этим сам.

Название: Чревоугодие
Автор: уйная пайрика
Размер: драббл, 627 слов
Пейринг/Персонажи: Каркат/Терези
Категория: гет
Жанр: ангст с элементами хоррора
Рейтинг: R
Краткое содержание: мне подойдёт

Никто не знает, какие дерьмовые картины прорываются в мою голову, когда я закрываю глаза. Из каких мрачных, больных идей состоит моё сознание и каким зловонным дымом всё окутано у меня внутри – я в буквальном смысле полон дерьма, оно живёт во мне от рождения, наполняет весь мой разум и тело, течёт по моим венам, заключено в коде моего ДНК и составляет основу моей личности.

Я отлично знаю, что состою из всякой гадости, поэтому ничего из приходящего мне на ум для меня не удивительно. Когда я засыпаю на бетонном полу, в куче хлама или без неё, я вижу тех, кому не повезло – я их люблю. Наедине с собой я могу себе в этом признаться: люблю, называю мудаками и люблю, поливаю дерьмом в глаза и за глаза – и очень, очень люблю, за это же ненавижу их. Потому что кто я по сравнению с ними? Я даже не имею права на эти чувства.

Вот почему я так противен себе.

Чаще всех мне снится Терези – моя, моя Терези, умная и обаятельная Терези, которой я ни в чём не смог помочь и которая справедливо вытерла об меня ноги и выбросила меня, а я был бы и не прочь ещё раз быть выброшенным, обиженным и раздавленным, но зато ею. Я всё ещё люблю её – так же, как всё ещё люблю всех, кто больше не делает вид, что любил меня.

В реальности я не смею подходить к ней, а во сне она целиком пожирает меня, оставляя только жалкий и голый костяной каркас, красный от остатков моей грязной крови, которая уже вся на её лице. Моя кровь вся на её лице, её лицо всё ярко-красное, в грязи, во мне, в ошмётках моего отвратительного тела – и всё это стекает по её подбородку, через вырез футболки ей на грудь.

У Терези зубастый, как у акулы, рот, а её язык огромный, как хайбладская выпуклость. Он проходится по моей грудной клетке изнутри, оплетается вокруг моих рёбер, вокруг моих костей, жаждуще и беспомощно разбросанных перед ней, и земля под моими останками впитывает её слюну, мою кровь и все жидкости, наполнявшие мои потроха, которые она тоже проглотила. Камнями моя Терези раскалывает мне кости, чтобы добраться до костного мозга – и шумно высосать его.

Я всегда иду на это добровольно по сюжету сна. Я вижу вдали её жуткую, тёмную, вечно голодную фигуру и радостно иду к ней – целоваться. Когда я подхожу, она очень нежно и любовно откусывает мне нос, отчего я слышу хруст даже внутри черепа, и она тоже очень громко хрустит, пока жуёт. По моему лицу течёт много крови. Я весь в ней, но для Терези я пустившая в её руках сок спелая вишня, и мои руки в крови, моя одежда, моё развороченное одним движением лицо – всё только делает меня в её глазах привлекательней. Желаннее. Аппетитнее.

Она говорит, я красивый. Она говорит, я конфетно-красный. Она говорит, я хороший и нравлюсь ей. Я таю. А она снимает кожу с моих щёк и ест её. Потом я протягиваю ей свои кровавые руки – она хрустит моими пальцами, выплёвывая косточки, как котёнок, и я так люблю её.

Я весь горю от этого и от боли, утопая в потоках собственной крови, сладкой уже даже на мой вкус. Я сочное мясо, я спелая ягода, я её завтрак, ужин и обед. Когда ей будет нужно, я буду рядом. Когда мне будет нужно, она будет пожирать моё лицо. А я буду хотеть, чтобы она поскорей запустила в меня руку и вспорола мой живот. Я хотя бы буду чувствовать, что она любит меня.

Это будет сочно, это будет сладким мокрым сном, а не кошмаром, и я проснусь с выпуклостью, трущейся изнутри о мою ширинку. Под конец перед моими глазами даже промелькнёт счастливый конец, где она заботливыми руками нежно соберёт меня заново. Чего не хватает – выплюнет, что уже переварилось – слепит из грязи. Мне подойдёт.

После таких снов обычно хочется самому больно укусить себя.

Название: SCP-104 – Музыкальные часы
Бета:Koizumi-san
Канон: Pandora Hearts
Размер: мини, 1914 слов
Пейринг/Персонажи: Гилберт, Оз
Категория: джен
Жанр: SCP!AU, драма с элементами хоррора
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: класс объекта — Евклид.
Примечание/Предупреждения:
*за основу характера Гилберта брался тот период его жизни, когда Оз впервые оказался в Бездне.
* подражание статьям Фонда
* закадровая смерть персонажа

Объект №: SCP-104

Класс объекта: Евклид

Особые условия содержания: SCP-104 следует хранить в Секции содержания 15 в ███ █ █████ ████████████████████ ██ ████. Для хранения SCP-104 используется металлический футляр для карманных часов, изнутри обитый плотной зеленой тканью. Футляр должен закрываться на кодовый замок, для обеспечения безопасности код замка следует изменять раз в неделю.
При работе с объектом следует использовать специальные щипцы для его открытия и удержания. Обязательным требованием является применение затычек для ушей либо плотно прилегающих наушников, не пропускающих никаких звуков извне.

Описание: SCP-104 — карманные часы на цепочке, выполненные из позолоченной латуни. Внешне они ничем не отличаются от обычных карманных часов, изготовленных приблизительно в конце XVII века. На их крышке расположено выпуклое чеканное изображение стилизованной французской гербовой лилии, также известной как Fleur-de-lis. Для открытия часов следует нажать на расположенную сверху кнопку.
Циферблат часов белый, с нанесенными латинскими цифрами. В центральном кругу циферблата вырезан небольшой полукруг, сквозь который виден музыкальный механизм, аналогичный тем, которые используются в музыкальных шкатулках. При открытии часов этот механизм проигрывает мелодию, известную как SCP-104-1, либо же, как предпочитает ее называть сам объект, «Лейси».
При прослушивании SCP-104-1 человек впадает в состояние, близкое к ступору. В течение ███ минут испытуемый не реагирует на внешние раздражители. После выхода из данного состояния некоторые испытуемые описывали свои видения. Как правило, в них в разной форме присутствует мотив комнаты с большим количеством игрушек и зовущая испытуемого на чаепитие девушка. В случае отказа девушка набрасывается на испытуемого и пытается его задушить. В результате первичного визуального осмотра у отказавшихся на шее наблюдаются синяки, форма которых напоминает отпечаток узкой ладони. Существует теория, согласно которой та часть испытуемых, которая не в состоянии описать свои видения, согласилась на предложение девушки.
Следует отметить, что в записи SCP-104-1 не оказывает подобного влияния.
Даже после однократного прослушивания SCP-104-1 испытуемые начинают считать SCP-104 своей собственностью. Они начинают носить объект с собой постоянно, остро реагируют на любую мелодию, напоминающую им об SCP-104-1. На попытки отнять SCP-104 проявляют агрессию.
Через ███ дней SCP-104 окончательно завладевает сознанием испытуемого, которого с этого момента называют объектом SCP-104-2 и начинает влиять на окружающий мир. Данное влияние исследователи фонда разделяют на первичное и вторичное. К первичному влиянию относятся появления вокруг SCP-104-2 небольших, длиной 15-25 см трещин в пространстве. Все объекты, помещенные в данные трещины, бесследно исчезают, будь то неживые предметы либо же мелкие животные и растения. Со временем размеры данных трещин растут, они могут появляться при чрезмерном эмоциональном напряжении SCP-104-2. В дальнейшем трещины могут перейти в стадию вторичного влияния, при котором SCP-104-2 без заметного усилия и напряжения может уничтожать большие объекты, площадью до ███ кв. км, как это было в ██████.
Некоторые испытуемые (как правило, это те же испытуемые, которые в свое время отказались от предложенного чаепития) проявляют устойчивость к влиянию SCP-104-1. Однако даже в этих случаях SCP-104 проявляет свои свойства, при этом доводя испытуемых до состояния крайней эмоциональной нестабильности, склонности к меланхолии, депрессии и суициду. Первичное и вторичное влияния в данных ситуациях неконтролируемы и могут быть опасны и для носителя SCP-104.
После использования вторичного влияния SCP-104 переходит в неактивную форму, испытуемый прекращает свое существование в качестве SCP-104-2 и пропадает на промежуток от ███ до ███ лет. После возвращения испытуемый не может рассказать, где он находился, и из его памяти стирается все произошедшее после того, как он в первый раз открыл SCP-104.
Информация о первом обнаружении SCP-104 находится в приложении.

Приложение: расшифровка диктофонных записей агента Найтрея.
«Запись 104-1.
Позвонил доктор Брейк. Сообщил мне, что об отпуске можно только мечтать и что работа, как известно, превыше всего. Безопасность страны и все такое. Премию не пообещал. Повышения зарплаты не пообещал. Пообещал заплатить леденцами — уже думаю, что в следующий раз потребую оплатить мне услугами стоматолога.
Как обычно, начал вести эти записи, чтобы потом не запутаться при написании отчета.
Вообще дело не выглядит чем-то сложным. Во всяком случае, трещины в пространстве, о которых мне вкратце говорил доктор Брейк, будет сложно не увидеть. Найти, по возможности — нейтрализовать, если же это невозможно — вызвать подмогу. Впрочем, для начала следует оценить ситуацию.
Я сейчас в горах, в ██████. Людей здесь мало — не сезон, да и в целом выглядит это место как несколько деревянных домиков, пять или шесть, каждый рассчитан на двух-трех человек. Я снимаю домик на пару с одним парнем, так дешевле. Его зовут Оз, приехал он отметить свое совершеннолетие, и в целом вполне приличный сосед, хоть временами и излишне общительный, а временами склонный впадать в черную меланхолию. Еще в одном доме живет молодая семейная пара — видел их исключительно мельком, они предпочитают либо сидеть у себя, либо целыми днями бродить по окрестностям.
Раз в три дня сюда приезжает торговец, у которого мы покупаем молоко и простую еду. Обычно в нашем домике готовлю я — Оз предпочитает сидеть с книгой и, как он выражается, создавать атмосферу.
Пожалуй, для выполнения задания доктора Брейка мне придется прогуливаться по окрестностям гораздо больше, и не оставлять больше оружие дома. Осталось придумать, как объяснить такую резкую перемену привычек, не раскрывая сути задания и вообще не упоминая о нем.
Конец записи 104-1».

«Запись 104-2.
Ничего подозрительного не обнаружено. Продолжаю поиски.
Конец записи 104-2».

«Запись 104-3.
Решил пронаблюдать за парочкой. Весь день провел, сидя в соседнем доме — благо, тут никто не озаботился приличными замками (спасибо Фонду, бесценные уголовные навыки в качестве программы подготовки — сразу видно работу доктора Брейка и мистера Б.) Они не выходили — дождь. Не могу их судить.
Оз весь вечер с меня смеялся.
Конец записи 104-3».

«Запись 104-4.
Дождь прекратился еще около полуночи, так что к утру лужи частично высохли. Я уж было настроился на еще одно сидение в пыльном доме, но заметил, как парочка выходила из своего дома и бросился за ними. Быстро собрался (сапоги, оружие... куртку забыл) и побежал следом.
Бродил целый день — так, чтобы они меня не видели, а я мог за ними следить Думал было, что ничего интересного так и не найду, хотел прикурить — уронил пачку сигарет. Наклонился, чтобы поднять, но сигарет так и не нашел. Обшарил всю траву вокруг под пнем, сигарет не нашел — вообще ничего не нашел, даже камушков, веточек и какая там еще дребедень может валяться в лесу. Отогнул траву и посветил телефоном.
В земле трещина. Края ровные, гладкие, словно ножом вырезанная. Дна не видно. Выстрелил внутрь — пуля ни обо что не ударилась. При мне там пытался проползти дождевой червь, да так и рухнул.
Хотел сунуть руку внутрь, но трещина была слишком узкой. Пытался расширить, но получались только ямки, окружающие ее.
Кажется, это — проявление того самого влияния объекта, которое мне описывал доктор Брейк.
Осталось понять, нужно ли вызывать подкрепление.
Оза я нашел спящим на диване. Он неплохой парень и, в общем-то, мы сдружились — насколько я, будучи в Фонде, могу себе позволить это.
Конец записи 104-4».

«Запись 104-5.
Вернулся к найденной вчера трещине, чтобы замерить ее. За ночь трещина порядком разрослась — во всяком случае, выкопанных мной ямок на ее вершинах не видно, то есть в длину она увеличилась где-то сантиметров на десять, в ширину... Даже не знаю, около трех, пожалуй. В остальном такая же — темная, бездонная. Я воспринимаю ее черной, но по факту, она не имеет ни привычного нам цвета, ни чего-либо еще.
Попытался ее заполнить, натаскал кучу веток, камней, земли, да всего, что только попалось мне под руку. Ничего не изменилось.
Обползал половину округи, отыскивая другие трещины. Нашел еще две: одну узкую и очень длинную, примерно в полсантиметра шириной и длиной почти в полметра, а одну — крошечную, сантиметра три. Она быстро затягивалась. На всякий случай снял на видео (видео находится в приложении 2 — прим. дешифровщика).
Дальше изучать не смог — встретил Оза. Он сидел под сосной. Выглядел он не очень хорошо — бледный, почти белый, на висках испарина, ногти грязные, словно царапал ими землю. Но это я потом заметил, когда мы вернулись. До того был слишком занят, выдумывая себе достаточную легенду о том, почему я ползаю по лесу на коленях. Кажется, в сбор голубики Оз не поверил.
Вечером позвонил Рейму, надиктовал ему найденные данные. Он сам передаст доктору Брейку.
Хочу завтра пойти к местному водопаду. В конце концов, эти трещины не выглядят чем-то, требующим немедленной нейтрализации, а у меня, да будет вам известно, отпуск.
Конец записи 104-5».

«Запись 104-6.
████████████████████!!!!!
Так, спокойно. Это всё-таки материалы для отчета.
(на этом месте запись резко обрывается — прим. дешифровщика)»

«(продолжение записи 104-6 — прим. дешифровщика)
У меня окончательно закончились сигареты и кофе.
Ладно, теперь по порядку.
К водопаду Оз увязался за мной. Добирались туда долго — он то и дело тормозил, словно ему что-то мешало идти.
Дошли мы где-то часа за два. Стояли себе, смотрели, когда я понял — вода вниз не падает. Она словно долетала до какой-то границы и просто исчезала. В трещину она попадала, ага. Это я уже позже понял, когда я взобрался чуть выше, чтобы посмотреть на эту воду сверху.
Посмотрел, замечательно посмотрел! Мало того, что трещина эта прямо в воздухе висит, так еще и лезет — прямо из-под ног Оза, много их от него ползет. Оз же словно и не видит ничего. Под нос себе говорит, еще и с таким лицом, словно спорит с кем-то, ожесточенно так.
Да не стал я ничего предпринимать! Сфотографировал трещины сверху (фото находятся в приложении 3 — прим. Дешифровщика), спустился, отвел Оза в дом. Ага, оно ведь как — не дай объекту тебя заподозрить.
Пока он собирался спать лечь (а я ждал этого, чтобы сделать запись), начал было убирать. У Оза есть безделушка — часы на цепочке, он их с собой таскает всюду. Я их взял было, чтобы положить на полку, а Оз в меня вцепился — крепко так, запястье сжал до боли. Не отпускал, пока не забрал у меня часы.
У него, кстати, на шее синяк странный — словно душил его кто-то.
Конец записи 104-6»

«Запись 104-7.
Доктор Брейк вчера ночью позвонил. Говорит, что ему кажется, что сам Оз — не объект. Объект — те самые часы.
Но привезти требует все равно и Оза, и часы.
Конец записи 104-7».

«Запись 104-8.
Диктую в туалете на заправке.
Сказал Озу, что отвезу его в город — взаимопомощь, все дела. Он это принял с благодарностью. Улыбнулся. Пока едем, сидит на переднем сиденье, сбросив обувь и поджав под себя ноги, щелкает крышкой часов и улыбается. Они что-то играют, но я не слышу — Брейк советовал делать радио погромче, чтобы не услышать эту мелодию. Делаю вид, что мне в эти моменты очень интересна передача. Или музыка. Или реклама. Оз делает вид, что верит.
Смотреть на него не хочется — стыдно. За себя стыдно — что не сберегу. За Фонд — за то, что они с ним сделают. Если Брейк прав и объект на самом деле часы, то можно заранее считать Оза покойником — они же доведут объект до конца, просто чтобы узнать, чем все кончилось.
Но он опасен.
Но он мой друг.
Мне надо решить.
До того, как мы доедем до развилки между городом и ближайшим отделением Фонда.
Конец записи 104-8».

«Запись 104-9.
Первая запись, сделанная за моим рабочим столом.
Я отвез Оза в Фонд. Он даже не сопротивлялся — только посмотрел на меня с печальной ухмылкой. Только на секунду рванулся, словно желая меня ударить рукой, в которой сжимал часы, но остановился на середине движения и сел.
Мне не пришлось ему ничего объяснять — он и сам все понял, стоило мне показать пропуск при въезде на территорию.
Постоянно прокручиваю в голове, как он обернулся и подмигнул мне, когда его уводили вниз, в хранилища.
На обратной стороне содранного со стены напоминания о безопасности написал заявление об увольнении. Отнес мистеру Б. Он посмотрел на меня, как на идиота, а затем бросил бумагу в мусор.
— Из фонда, мистер Гилберт, — он всегда обращается по имени, когда мы в чем-то виноваты. — не увольняются. Из фонда только уходят. Один раз и навсегда.
Знаю я эти их правила.
(на фоне слышится звук перезаряжающегося револьвера — прим. дешифровщика)
Из Фонда не уходят, из Фонда только умирают.
Не хочу больше там работать. Там Оз — еще недолго будет Оз, которого я побоялся спасти.
Винс, когда зайдешь, можешь отнести записи в архивы, отчета по этому объекту все равно не будет, так хоть их используют.
Конец записи 104-9».

@темы: Pandora Hearts, Homestuck, заметки графомана

---

"Нисхождение"изначально должно было быть тяжелым мрачным макси, но я не шмог и в итоге ужал все до одного ретроспективного взгляда и сильно смягчила, but well, i tried.
"Спите, милый принц" - спонтанное вдохновленное каким-то американским хоррорным рассказом. Черт его знает, но мне нрааавится, он хорошо вышел - плюс в нем есть двойная трактовка взрослого Дейва, оба варианта которой абсолютно верны. Доставляет.
"Дейв и тьма" - моя любимая вещь на этой ФБ. Очень личная (в этом плане ее разве что "Малигнизация" переплюнула, но о ней потом), очень нежная, но при этом - мрачная, вязкая и в чем-то жуткая. Это именно тот hurt/comfort, как я люблю.

Название: Нисхождение
Бета: Koizumi-san
Канон: Pandora Нearts
Размер: мини, 2 670 слов
Пейринг/Персонажи: Оз, упоминаются: Гилберт, Винсент, Элиот Найтрей, Лео, Шерон Рейнсворт, Зарксис Брейк, Ада Безариус, Алиса, Воля Бездны.
Категория: джен
Жанр: драма, ангст, AU
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Оз считает планеты.
Примечание/Предупреждения:
* кроссовер с Homestuck.
* смерти персонажей.
* местами цветной текст, альтернативная пунктуация, капитализация и грамматика. И смайлики.
* возможен ООС.
* по мотивам
Download Homestuck Descend for free from pleer.com


Самое сложное — досчитать до десяти и ни разу не сбиться.
Оз делает шаг и вытаскивает из инвентеки планету.

Один.

В тени от погасшего Горна вспыхивают и в ту же секунду гаснут мелкие огоньки. Оз не любит тот день, когда он впервые взял в руки игру; Оз не вспоминает ту ночь, когда впервые проснулся на Проспите. Однажды он проснулся на Дерсе — и с тех пор плохая игра стала безнадёжной, их линия времени — обречённой, а надежда вся ушла на то, чтобы доставить Оза в другой мир. Однажды он умер на Дерсе — и стал богом, только вот бог из него не особо хороший удался, слишком уж был самонадеян, слишком хотел завершить всё сам, и что вышло?
В их команде — сперва — было четыре человека, но в игру они вошли ввосьмером — и ещё Алисы, одна умерла до начала игры, а вторая играла против них.

луннаяЛапка (ЛЛ) начал доставать ожидающийХаос (ОХ) когда-то давно.
ЛЛ: эй гилберт ты отличный сервер-игрок
ОХ: даже странно.
ЛЛ: берегись метеоритов
ОХ: что???
ЛЛ: я бы не хотел чтобы ты умер
ЛЛ: ну метеориты
ЛЛ: знаешь когда ты ввел меня в игру ты сам попал под метеоритный дождь
ЛЛ: умрешь если не сыграешь и тому подобная ерунда
ОХ: ты не предупредил меня.
ЛЛ: да
ЛЛ: был неправ
ЛЛ: я напишу вп
ЛЛ: он станет твоим сервером
ОХ: вп? да он в жизни не согласится!
ЛЛ: поверь я найду как его убедить
луннаяЛапка (ЛЛ) перестал доставать ожидающийХаос (ОХ).

И в итоге, думает Оз, собирая мёртвых лягушек и относя их к воде, какой же смысл во всём этом? Рыцарь Пространства подвёл их всех; они мертвы, как и лягушки. Новая вселенная не создана, старая — разрушена, а сам Оз остался один меж двух вселенных и три года не может преодолеть расстояние в один ярд между этим миром, и тем, который Скайя создала на замену ему.
Оз прячет Край Часов и Лягушек в карман и меряет шагами коридор. Рыцарский плащ стелется за ним.
Оз здесь один — но не совсем, у Оза есть его сумасшедший спрайт. Джекспрайт вьётся вокруг, подлезая под ноги; отличный духовный проводник, мудрый и всезнающий.
Джекспрайт уже давно достал Оза до зубовного скрежета, запереть бы его на одной из десяти планет, спрятать в капсулу-лотос, все равно без толку валяется в его инвентеке, да толку? Только с ума быстрее сойдешь.
А ещё в глубинах планет ворочаются Обитатели; иногда Оз сворачивается под боком у Кровавого Кролика, что живёт глубоко в ядре его Края, и засыпает там. Кролик не трогает его — Оз выполнил свою миссию.

Два.

В Краю Водорослей и Пороха, как и всегда, темно и тихо. Пахнет болотом.
Оз знает: достаточно чиркнуть спичкой, чтобы эта планета взорвалась. Гилберт панически боялся своего Края и не любил его, Гилберт ходил с Освальдспрайтом за спиной, Гилберт с опаской включал лампы, боялся, боялся, боялся...
Оз шагает по кочкам; трясина ему не страшна, ни одна планета не причинит ему вреда. Он поднимается по склону пологого холма к квестовой кровати Гилберта. На белом рисунке крыльев на камне ещё видны запекшиеся пятна крови, и Оз гладит их кончиками пальцев.
Однажды Оз уснул и очутился на Дерсе, а Гилберт искал его на Проспите, да так, что Красные мили пронзили его снобличие, а он и не заметил, только проснулся с криком; он был слаб и беспомощен, порываясь искать Оза, и только вмешательство Шерон держало его, обычного ещё игрока. А потом Оз пришел — и Гилберт отдал свою жизнь ради того, чтобы жил Брейк; Элиот перенёс его жизнь в своих руках, а Оз сидел у подножия холма, не в силах даже посмотреть в ту сторону. Гилберт сам спустился вниз, и разве кто-то удивлён был, увидев Мага Надежды?

ожидающийХаос (ОХ) начал доставать спящуюТень (СТ) когда-то давно.
ОХ: ты что-то хотел?
ОХ: винс?
СТ: Да Гилберт ты в порядке
ОХ: я в медиуме, вроде это так называется.
СТ: Медиум да я знаю
СТ: Твоя планета такая мрачная
СТ: Может тебе стоит зайти ко мне
ОХ: я... подумаю. что с остальными? там были метеориты.
СТ: Кто ввел тебя в игру
ОХ: вп, его уговорил оз, как я понял
СТ: Да этого стоило ожидать
СТ: Что он потащит тебя в игру
СТ: Я сделал бы так же
СТ: Потому что я бы не хотел чтобы ты умер от дурацкого метеорита
СТ: Однако я все равно считаю что могу злиться на него
СТ: Тут опасно
ОХ: да.
ОХ: я пойду.
ОХ: хочу понять, где я оказался.
ожидающийХаос (ОХ) перестал доставать спящуюТень (СТ).

И когда Оз провёл Царапину, Гилберт умер во второй, в последний раз — героически. Его улыбка иногда снится Озу — прощальная улыбка, когда он оглянулся через плечо, прежде чем растаять в последней белой вспышке надежды.
Гилберт сгорел, чтобы Оз мог продолжить путь.
Оз утирает слёзы и прячет планету на её место в инвентеке. Джекспрайт утешающе хлопает его по плечу.
Под землёй Края глухо ворчит Ворон.

Три.

Оз жонглирует планетой, перебрасывая её из одной руки в другую. Край Роз и Яда мелькает вокруг. Оз не хочет увеличивать его — достаточно и того, что беды их начались с Принца.
Винсент даже вне богоуровня разрушил всю их удачу, начиная с врат. Винсент послушал страхоужасов, что вливали ему в уши свой шёпот на Дерсе, и разрушил врата своей планеты, заперев всех, кто успел оказаться там. Он разрушил Свет, всю их удачу, всю её.
Оз помнит его — серая кожа, удушающая атмосфера, невнятный шепот. Винсента спасла Ада — дважды. Винсента спас Мирандаспрайт — ещё до игры.
Первый раз Винсент умер от рук Ады на поле битвы, а затем встал, словно и не было ничего; тогда он ещё не был на богоуровне, а она — была и пользовалась своими способностями вовсю.

спящаяТень (СТ) начал доставать хливкогоШорька (ХШ) когда-то давно.
СТ: Лео
СТ: Ты уже в Медиуме
ХШ: Да, определенно.
ХШ: Я не вижу никаких свидетельств тому, что я в каком-то ином месте.
ХШ: Правда, вот странно.
ХШ: Я заметил, что и мой клиент-игрок, и мой сервер-игрок запускали игру с одного и того же компьютера.
ХШ: Очень странно.
СТ: А кто у тебя
ХШ: ПК была моим клиентом, а ЛЧ сервером.
СТ: Я вводил ЛЧ
ХШ: Ты был её сервером?
СТ: Да
СТ: И она пропала
ХШ: Определённо.
СТ: Не нравится мне эта игра
спящаяТень (СТ) перестал доставать хливкогоШорька (ХШ).

Винсент всегда боялся богоуровня — и Ада пошла с ним до квестовой кровати, где сама всадила ему в грудь кинжал; вспоминая это, Оз задумывается — а если бы Ада не создала им Принца Света, могла бы игра пойти по-другому? И решает: нет. Игра пошла наперекосяк очень давно.
Винсент исправлял свои ошибки — и выданная им вспышка света, которая дала им всем, ослабленным, израненным, сбежать с поля боя, сожгла его самого. А, может, он, как и всегда, сделал это только потому, что хотел спасти Гилберта. Оз не знал.
Удача вернулась к ним, но искривленная и обреченная, как все они.
Джекспрайт хихикает. Край Роз и Яда спит.
Оз прячет его.

Четыре.

На полу и стенах скачут радужные блики. Оз морщится, глядя на них — он давно разлюбил всё цветное и яркое, с тех ещё пор, как они вместе с Лео нашли тот злополучный леденец.
Кажется, он тогда поцеловал Гилберта; каким смешным он был, конфетно-цветным, сахарным, с дурацкими сладостями на одежде. Как это всё было глупо.
Край Мыслей и Хрусталя вращается посреди комнаты, словно огромная бликующая лампа.
Оз до сих пор не знает, как умер Лео. Просто однажды он пропал, а затем вернулся — вернулся уже Наследником Разума. Просто однажды он повёл Оза на одну из планет, а обратно они вернулись трикстерами.
Даже в трикстер-моде Лео вёл себя разумней Оза.

хливкийШорек (ХШ) начал доставать стеклянногоФеникса (СФ) когда-то давно.
ХШ: Я вошёл в Медиум.
СФ: Я УЖ ДУМАЛ, ЧТО ТЫ НИКОГДА ЭТОГО НЕ СДЕЛАЕШЬ.
ХШ: Ага.
ХШ: Ты сама доброта, Элиот.
СФ: ПРЫГАЮ ТУТ ПО ПЛАНЕТАМ, КАК ДУРАК
ХШ: Потерпи, ЛЧ ещё не успела войти.
СФ: ВОТ КАК ВСЕГДА.
СФ: СПЕРВА ЭТОТ МЕЛКИЙ.
ХШ: Я слышал, что вы поругались.
СФ: ОН ХОТЕЛ БЫТЬ ЛИДЕРОМ.
ХШ: Вот как?
СФ: ЛИДЕР НАШЕЙ СЕССИИ — Я.
ХШ: Не сомневаюсь.
хливкийШорек (ХШ) перестал доставать стеклянногоФеникса (СФ).

Лео единственный из них, кто не умер полностью.
Лео стал разумом — искуственным интеллектом их временного убежища — и забрал с собой туда Левиспрайта. Иногда Оз пытался поговорить с ним, но натыкался лишь на глухую стену молчания и редких вспышек злости, особенно частых, если тогда с Озом был Джекспрайт.
Оз прячет планету Лео.
В комнате становится темно.

Пять.

Край Грааля и Вспышек тоже светится, ярко, азартно, немного даже агрессивно. Оз хмыкает — ну всё же поразительно, как планеты похожи на тех, для кого они предназначены. Были предназначены, исправляет он себя, и увеличивает планету до её первоначального размера.
Элиот и жил так же — резко, ярко, словно хотел спасти всех и сам знал, как следует делать. Знал — и умел этим пользоваться.
Со слов Гилберта Оз знал, что, снобличие Элиота и он сам умерли почти в один миг — только Элиот погиб от яда и глупо, а снобличие его успело добраться до ядра Проспита, и Красные Мили не убили его, а лишь помогли возвысится.
Как он злился, когда понял, что он — Разбойник, Оз только уши затыкал и смеялся. Но с Жизнью Элиот управлялся мастерски и, когда они возносили Гилберта до Богоуровня, сумел передать всю гилбертову жизнь, до последней её капли, раненому Брейку.

стеклянныйФеникс (СФ) начал доставать восставшегоПолифема (ВП) когда-то давно.
СФ: ТЫ ТУТ?
ВП: ну и Зачем так орать
ВП: я Тебя прекрасно слышу?
СФ: КАК ОСТАЛЬНЫЕ ПОНИМАЮТ, ЧТО ТЫ ИМ ПИШЕШЬ?
ВП: Понимают!
СФ: АГА, Я ТОЖЕ ПОНЯЛ.
СФ: Я ХОТЕЛ УЗНАТЬ, КАК ПЕ.
СФ: У МЕНЯ ПУСТОЕ СЕРВЕР-ПРИЛОЖЕНИЕ.
СФ: МОЖЕТ, ЕЙ НУЖНА ПОМОЩЬ.
ВП: она Отлично?
СФ: ЭТО БЫЛ ВОПРОС?
ВП: утверждение.
ВП: можешь помочь Ст!
ВП: хотя как по мне ему бы только Остаться на этой планете.
ВП: Метеоры его друзья.
СФ: ЗАРКСИС БРЕЙК, ТЫ НЕИСПРАВИМ.
ВП: на Том и стоим!
ВП: но У него есть Клиент.
ВП: Кто-то должен его ввести?
СФ: ТЕМ И ЗАЙМУСЬ.
СФ: СПАСИБО.
стеклянныйФеникс (СФ) перестал доставать восставшегоПолифема (ВП).

Элиот любил Жизнь — и остался на поле боя. Он не умер — Оз надеется, что он не умер с их последней встречи. Просто решил помочь остаткам армии Проспита.
Оз кланяется его планете, отпихивая локтем Джекспрайта, и прячет её.
Оз уважает его решение.

Шесть.

Брейк был первым, кто погиб на поле боя. Глупо погиб, не героически, вообще никак — просто голову с плеч.
А ещё спящий Дерса — ничто не спасло от разъяренного архагента.
Оз выпускает наружу Край Карамели и Стали.

восставшийПолифем (ВП) начал доставать шелковыйРагнарек (ШР) когда-то давно.
ВП: Леди ада?
ШР: Мммм? =)
ВП: вы тОже играете!
ШР: Да =)
ШР: Тут так здорово! =))
ВП: возможно? мне Стоило бы вам помочь.
ШР: Нет-нет =)
ШР: Здесь та-а-ак интересно!
ВП: Будьте осторожны!
восставшийПолифем (ВП) перестал доставать шелковыйРагнарек (ШР).

Оз не может вспомнить, каким игроком он был — но Оз точно помнит, что именно Брейк наравне с Шерон был тем сердцем, что объединяло их всех в одну команду. Оз мысленно тасует карты — игра бы не началась без Брейка, они бы не нашли выход без Брейка; Паж Крови, не успевший дойти до богоуровня, он успел сделать для них больше, чем сам Оз.
Оз вежливо улыбается его Краю и прячет его.
Джекспрайт молчит.

Семь.

Оз не любит бывать на планете Ады. Слишком светло — и слишком страшно. Он просто катает её Край между пальцами и сам не замечает, что плачет, пока Джекспрайт не подсовывает ему платок.
В Краю Света и Ужаса вечный день, ржавые лезвия, сквозь которые пробиваются цветы, гильотины, обвитые вьюнком, пыточные инструменты, усыпанные душистой пыльцой. Сплошные противоречия — и Ада тоже противоречие, милая добрая Ада, Сильф Рока, вестница смерти и жизни.

шелковыйРагнарек (ШР) начала доставать планетарноеКольцо (ПК) когда-то давно.
ШР: Спасибо =)
ПК: *радостно кивает* Да, я тоже рада, что ты смогла войти.
ШР: Тут замечательно! =)
ПК: *соглашается*
ПК: *хочет спать*
ШР: Вооооля! =(
ШР: Я так хотела с тобой поговорить =(
ПК: С тобой поговорит моя сестра.
ПК: Она проснется.
ПК: Если она проснется.
ПК: *засыпает*
ШР: Удачи %)
шелковыйРагнарек (ШР) перестала доставать планетарноеКольцо (ПК).

Царапина была идеей Ады. Роковой идеей, как понимает сейчас Оз, но иначе она не умела.
Она Царапину провела — и сознательно осталась в рушащейся вселенной, с улыбкой сидя на краю Цилиндра и глядя, как медленно Скайя начинает всё изменять.
— Я решила перезапустить игру, — сказала она Озу и поцеловала его в щёку, — Мне за это и отвечать.
Оз плачет, стараясь, чтобы слёзы не попадали на её Край — они слишком большие, а он слишком маленький.

Восемь.

На Край Чая и Игрушек Оз почти не смотрит.
Воля обиделась на них едва ли не с самого начала. Хотела играть — и не знала, как подступиться к команде. Хотела быть со всеми — и в итоге лишила команду Времени, а сама осталась в Пустоте.
Наверное, Озу её жалко. Очень, очень жалко.

планетарноеКольцо (ПК) начала доставать последнегоЕдинорога (ПЕ) когда-то давно.
ПК: *просыпается*
ПК: Леди Шерон.
ПЕ: Я не понимаю, чего Вы от меня хотите.
ПК: *сонно осматривается*
ПК: Помощи.
ПЕ: Я Вас внимательно слушаю.
ПК: *осматривается*
ПК: Моя сестра больше не проснется.
ПЕ: Что?
ПК: Да.
ПЕ: Вы уверены?
ПК: *понимает бесполезность этого разговора*
планетарноеКольцо (ПК) перестала доставать последнегоЕдинорога (ПЕ).

А ведь, думает Оз, их единственной бедой было одно тело на двоих, которое они не могли поделить.
При мысли об этом ему становится жутко. Край Чая и Игрушек кружится где-то под потолком. Джекспрайт играет с ним, как с мячом.
Воевать с Провидицей Пустоты было сложно. Она знала — всегда знала, с самого начала! — какие действия не принесут результата, и била всегда из самых неожиданных мест. Она сошлась с Чёрной Королевой и доставила Оза на Дерс. Она играла против них — а хотела сыграть с ними. Она осталась в старом мире — а хотела быть со всеми.
Оз выходит, оставляя её Край в одной из пустых комнат.

Девять.

Раз-два-три, раз-два-три.
Оз вальсирует с Краем Теней и Невинности. Шерон бы рассмеялась, если бы увидела его, потому что Оз движется неуклюже и неловко. Впрочем, сама бы попробовала танцевать с круглой планетой, Оз бы на неё посмотрел.
Шерон была сердцем их команды — во всех смыслах. Дева Сердца, она появлялась посреди конфликта и улаживала его несколькими словами. Особенно сердечные конфликты — и она свела Винсента с Адой, и, наверное, это было одним из самых странных её решений. Но ей было видней — и она была права, команда от этого только окрепла.
Раз-два-три, раз-два-три.

последнийЕдинорг (ПЕ) начала доставать ложныйЧерный (ЛЧ) когда-то давно.
ПЕ: Алиса, вы здесь?
ЛЧ: дв.
ЛЧ: *да
ПЕ: Это хорошо. Вы в порядке?
ЛЧ: да. В полнм поррядке.
ПЕ: Точно?
ЛЧ: *сонно зевает*
ПЕ: Нет. Нет.
ПЕ: Нет, это не так.
ПЕ: Этого не может быть.
последнийЕдинорг (ПЕ) перестала доставать ложныйЧерный (ЛЧ).

Наверное, в чем-то Шерон была тем, кого называют энерговампиром. Чужие эмоции были её главной пищей — в основном духовной, но всё же... Она была словно соткана из них.
Шерон должна была быть с Озом в этом путешествии, но отказалась.
— Там слишком много эмоций, — тихо сказала она, обнимая его на прощание. — Я не выдержу.
Раз-два-три, раз-два-три.
Оз мурлычет себе под нос еле слышную мелодию и танцует в пустом зале.
Шерон одобрила бы это.

Десять.

Оз сидит на полу и баюкает Край Цепей и Дымки. Он был на нём один раз, когда они с Адой делали Царапину на Цилиндре Музыкальной шкатулки.
Алиса не видела этого.
Алиса не видела игры.
Ведьма Времени не дожила даже до входа в Медиум.
Они играли без Времени.
Они были обречены.

* * *

Когда Оз впервые идёт по новому миру, он хочет смеяться — почти. Изнутри его гложет всё та же тоска.
Мальчик стоит под деревом и смотрит на него. Оз улыбается и садится на корточки перед ним.
— Как тебя зовут? — спрашивает он; в этом нет особо смысла, Оз и так знает его имя.
— Оз, — говорит мальчик и ковыряет носком чистенького ботиночка землю. — Вы рассыпаетесь?
Оз поднимает руки к глазам. Пальцы на глазах истончаются.
— Не совсем, — говорит он.
На самом деле — не совсем; рассыпается его старое тело, а сознание сливается с этим ещё ничего не знающим о Сбарбе (и, судя по явно старинной одежде, о технике вообще) мальчиком.
Рыцарский плащ падает к ногам мальчика. Он заворачивается в него и бежит к дому, зовёт кого-то.
Оз смотрит на мир его глазами.
Уж эту игру он проведёт по своим правилам.


Название: Спите, милый принц
Бета: Уродский кролик
Размер: мини, 1130 слов
Пейринг/Персонажи: Бро, Дейв
Категория: джен
Жанр: драма, хоррор, AU
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Дейву шесть лет.
Примечание/Предупреждения: возможен ООС.

Иногда ты слышишь крик по ночам. Он протяжный, высокий и пробирающий до самой кости. Так кричит ребёнок, падающий с крыши, отсчитывающий ступеньки собственным телом, плечо-висок-лодыжка, крутые лестницы, блеск стали на раскаленном солнце. И всякий раз ты бежишь в соседнюю комнату, только чтобы убедиться, что с ним все в порядке.
Мальчик сидит в углу комнаты и вопит. Его глаза закрыты, лицо умиротворено, а рот распахнут в идеальном крике.
Ты опускаешься перед ним на колени, в густой слой пыли − ты не утруждаешь себя уборкой, а он ещё не умеет − и пытаешься его утешить. Выходит не очень хорошо, ты никогда не был хорош в этом, но все же он просыпается и умолкает.
В целом Дейв совершенно нормальный ребёнок, насколько ты понимаешь, конечно, но по ночам он может кричать. Это происходит с разной периодичностью - иногда он молчит месяцами, а иногда тебе приходится просыпаться каждую ночь.
− Тихо, малой, − бормочешь ты, перетаскивая Дейва на кровать. − Это тупо сон.
Он кивает и жмурится, чтобы не плакать.
Чтобы уложить его, тебе приходится раздвинуть почти что настоящий балдахин из паутины над его постелью. Дейв еще раз коротко кивает и тут же поворачивается к тебе спиной.
Наутро к тебе в квартиру стучит соседка снизу, которая считает, что ты слишком громко смотришь фильм. Это странно, потому что сзади играет Дейв, грохочет мечом (твой подарок, настоящая катана, только притупленная, чтобы малой не отрезал себе часом ногу) об холодильник, кран и пол, причём явно громче, чем фильм в твоих наушниках. Но Дейв соседке не мешает.

Ты всегда знал, что тебя ждёт. Школа, колледж, инженерное образование, полупустая квартира на верхнем этаже, ребёнок в кратере на месте магазина. Твоя жизнь расписана кем-то насмешливым до последнего момента, полностью, кроме одного вопроса.
Зачем.
Ты не понимаешь, откуда у тебя знания обо всём, что тебя ждёт, и почему они не полны, но ты даже не пытаешься с ними спорить. Любое твоё сопротивление бесполезно. Все равно всё, что бы ни происходило, приведёт к тому, что предначертано.
Дейв в последнее время повторяет одну и ту же дурацкую шутку. Он все время переводит все календари на десять лет вперёд, перерисовывает даты на журналах. Ты по-своему гордишься этими его проделками, но по большей части они тебя раздражают. Это можно было бы назвать иронией - если на неё способны шестилетние дети (кроме Дейва, но его воспитываешь ты), - но только в первый раз. Проблема в том, что Дейв делает это постоянно и на все попытки убедить его не делать так больше только кивает и повторяет опять и опять.
Иногда у тебя в голове крутятся смутные образы. Ты не можешь увязать их с чем-то реальным. В твоей голове − могильники и ядовитая атмосфера, в реальности − пыль и грязь, но, кажется, Дейва все совершенно устраивает.

Ты просыпаешься посреди ночи от удушья. На твоё горло кто-то методично надавливает широко раскрытой ладонью.
− Эй, Дирк.
Ты уже не помнишь, чтобы кто-то звал тебя по имени. Этого не было несколько лет.
Твоё имя так странно звучит.
− Не притворяйся, что спишь.
У твоего собеседника тихий голос. В еле доходящем до ваших окон свете от машин и реклам ты видишь его лицо: мелкие острые зубы, выгоревшие светлые волосы, спрятанные за чёрными линзами очков глаза.
Ты отбрасываешь его ладонь и садишься. Он улыбается, зубы влажно блестят в красноватом рекламном свете. Это напоминает тебе о крови, о том, что Дейв всё-таки порезался вчера. Он держался молодцом, конечно, и не плакал, но, ты думаешь, ему было больно. Он рассек запястье и вечером старался не двигать рукой.
− Больно, − тихо подтверждает твой собеседник и наклоняется к тебе ближе. Ты чувствуешь его запах − кофе, металл и что-то ещё. − Ему всего шесть лет.
Ты почти не удивляешься тому, что он угадывает твои мысли. Наверное, если тебя чему-то и научила жизненная предопределённость, так это умению спокойно воспринимать абсолютно любую информацию.
− Ему целых шесть лет, − с едва уловимой гордостью в голосе говоришь ты.
Он изгибает губы в подобии улыбки и брезгливо отбрасывает Кэла подальше от тебя.
− Как давно ему шесть?
Ты не понимаешь, о чем он, и не успеваешь ответить. Когда ты моргаешь, мир на секунду затуманивается и наступает утро.
На кухне шумит Дейв.
Кэл сидит там же, куда ты положил его вечером.

Соседка заходит к тебе ближе к вечеру.
Она выглядит серьёзно напуганной, руки у неё дрожат.
− Когда ты подключишь телефон, Страйдер? − грозно спрашивает она.
Ты позволяешь капле удивления прокрасться на твоё лицо. Твой телефон работает без перебоев и перерывов с той самой секунды, что ты поселился в этой квартире.
− Тебя искал твой младший.
Ты удивленно смотришь на Дейва. Он бегает у соседки перед глазами и меньше всего похож на кого-то, кто мог бы искать тебя.
Соседка продолжает ворчать.
− Уж на его месте я не возвращалась бы. Сбежал три года назад, да и скатертью дорога. Умно поступил.
Ты смотришь на неё и на Дейва, не особенно вслушиваясь в её слова. Дейв корчит рожицу и убегает в свою комнату, окутанную покрывалом из пыльной паутины.
Соседка тяжело опирается на стену и испытующе смотрит на тебя.
− Что он говорил? − спрашиваешь ты, когда молчание становится напрягающим даже по твоим меркам.
− Он зайдет вечером, − цедит она и оказывает тебе услугу, наконец уходя к себе.

Ты ждешь его до полуночи. Дейв уже лег спать – во всяком случае, его не видно и не слышно, так что ты решаешь, что он уже в постели.
Он уже сидит на твоей кухне. На этот раз ты можешь рассмотреть его лучше. Одет как-то странно, и ты можешь рассмотреть его лицо. Оно кажется тебе слегка знакомым, словно ты видел его давно, в другом времени.
Он наливает тебе кофе и протягивает кружку. Вдоль запястья бежит белая нитка шрама.
Ты смотришь на неё несколько секунд.
− Дейв?
Он пожимает плечами.
− Один из.
− Ты спишь.
От улыбки того, кто назвался Дейвом, тебе не по себе. Она печальна и сосредоточенна одновременно, он смеётся над тобой, собой и миром.
− Что ты хочешь?
Дейв проводит рукой по лицу.
− Не знаю, − говорит он наконец. − Нет, серьёзно, я не знаю! Я хотел поговорить?
Он вздыхает и качает головой.
− Но я вижу, что в этом нет смысла. И, − он глубоко вдыхает. − Времени.
Ты смотришь в направлении его взгляда.
Из-под двери комнаты Дейва выбивается едко пахнущий дым. Паутина и пыль так хорошо горят.

− Мальчик, − говоришь ты, глядя поверх головы стоящего над тобой бородача. - Вы спасли мальчика? Дейва...
− Не спешите, офицер, − тихо говорит соседка. − Там никого нет.
− Ему шесть лет. Он не выберется сам.
Соседка стоит к тебе спиной и ты не видишь выражения её лица.
− Дейв Страйдер, − говорит она, − ушёл из дому три года назад. Если я хорошо помню, ему должно быть уже где-то шестнадцать.
Она никогда не симпатизировала тебе и Дейву.
Ты всегда считал, что в комнате Дейва должен убирать сам Дейв.
Если он хотел, конечно.

Название: Дейв и тьма
Бета: Уродский кролик
Размер: мини, 1076 слов
Пейринг/Персонажи: Дейв, Каркат
Категория: (пре)слэш
Жанр: драма, hurt/comfort
Рейтинг: G
Краткое содержание: Дейв не должен открывать глаза.
Примечание/Предупреждения: совсем-совсем легкое AU, возможен ООС


Дейв сидит в комнате. Вокруг темно и тихо. В наушниках что-то бормочет на грани слышимости, но Дейв не делает музыку громче. Ему хватает и этого звука.
Он проводит рукой по лицу. Оно ощущается, как чужое — оно и есть чужое, думает Дейв с обессиленной яростью и роняет руки на колени. Ему уже ничего не хочется.
Дверь гулко хлопает и по комнате разливается свет. Дейв не видит этого, только догадывается по щелчку выключателя и по тому, что под закрытыми веками сплошная темнота отступает, становясь очень темным серым. Дейв не открывает глаз, всё равно он ничего не увидит, причем не только сейчас, но и вообще когда бы то ни было в будущем.
— Опять повязку трогал? — строгим голосом спрашивает Каркат еще от двери. — Сколько можно быть таким идиотом?
Дейв пожимает плечами и поднимает голову. Каркат шуршит чем-то, прежде чем подойти; о его приближении Дейв догадывается не столько по звукам, сколько по запаху. Каркат пахнет полынью, речной водой и чем-то ещё непонятным, необычным, что не поддаётся классификации.
Он ворчит и серьёзным голосом отчитывает Дейва, поправляя повязку на его глазах. Дейв не отвечает и не сопротивляется. Напоследок Каркат проводит раскрытой ладонью по его щеке и, судя по движению воздуха, выпрямляется.
— Ты в порядке?
Дейв проводит языком по пересохшим губам и отвечает, почти физически ощущая, как слова дерут горло.
— Да, вполне.
— Я вижу.
Каркат не верит ему. Это и нормально, это и правильно — Дейв и правда далеко не в порядке.
Каркат наклоняется к нему снова и вешает Дейву на воротник очки, зацепляя их дужкой.
— Ты забыл их на столе.
Они знакомы чуть больше двух недель — с того самого момента, как Дейва поглотила тьма.
* * *
В момент запуска метеора Дейв оглянулся лишь на секунду — лишь на одну короткую секунду, на долю её, он хотел попрощаться с этой вселенной хоть взглядом. Он оглянулся, несмотря на предупреждающий крик Роуз, несмотря на то, что все закрыли ладонями глаза. Он оглянулся — и пространство превратилось в нестерпимо белую вспышку, а затем, когда белизна схлынула, в такую же нестерпимую тьму. Веки горели. В голове гулко стучала кровь.
— Снежная слепота, — поставила вердикт Роуз, осмотрев его лицо.
Дейв скривился.
— Это надолго?
Она усмехнулась и после недолгого молчания ответила.
— Не могу тебе сказать. Несколько дней, вероятно. Если, конечно, ты не станешь смотреть на свет.
— Ну разумеется.
А потом была повязка, мягкая и плотная, не пропускающая ни капли света. И беспомощность — полная, жуткая в своём коварстве. И коридоры, запутанные лабиринты комнат и проходов.
Дейв ощущал себя погруженным в густое коварное болото, но не жаловался, а шел, упрямо врезаясь в мебель и углы, путая помещения и людей. Он был уверен, что никто не замечает этого, пока однажды к нему, спящему — Дейв не мог определить, утро было или вечер, ему только оставалось полагаться на собственное чувство времени, но и оно завязло в плотной темноте под повязкой, — не пришел Каркат. Дождался, пока он проснется, деловито поправил повязку и помог ему одеться, да так и остался. На вопрос, почему именно он, Каркат, кажется, смутился, и сказал, что, мол, девчонки решили, что с ним Дейву будет значительно комфортней, чем с ними.
Ну и пусть, решил Дейв. Всё равно.
* * *
Прогноз Роуз не оправдался. Несколько дней прошли — а, по словам Карката, прошло уже две недели, но зрение никак не восстанавливалось, несмотря на повязку.
— Ещё недолго, — утверждала она всякий раз. — Дня два.
Два превращались в три, в четыре; к концу подходила третья неделя, а глаза у Дейва по-прежнему давали о себе знать горячими пульсирующими отеками на веках и полной своей бесполезностью. Каркат сидел рядом, в полутемных комнатах, не выпуская его на свет и редко оставляя одного. Иногда он гасил свет полностью, погружая комнату во тьму, и снимал с Дейва повязку, закапывал ему глаза («Ну да, — проворчал он однажды, — Я вижу в темноте, все тролли видят в темноте, и что с того?»), прикладывал к векам что-то холодное, и боль отступала, а Дейв отвлекался от мрачного погружения в собственный внутренний мир и начинал говорить, спорить о чем-то, обсуждать, болтать, болтать, болтать, — пока Каркат не объявлял, что хорошего понемножку, и не надевал повязку вновь.
В её мягкой темноте Дейв всегда молчал, перебирая мысли и раскладывая их по полкам. Не имея возможности отвлечься на постороннее — он и не подозревал раньше, сколько в его жизни завязано на возможность видеть! — он ощущал, словно тонет в чем-то вязком, что скрывал ото всех, сковав тонким льдом.
Он воспринимал собственный внутренний мир как нечто слоёное, как чередующиеся пластины живого чувства и льда. От мыслей об этом его начинал всякий раз бить озноб.
У Карката были горячие руки. Дейв чувствовал это, когда тот водил его по метеору, сжимая в ладони его дрожащие пальцы, а ещё — когда Каркат, по обоюдному молчаливому согласию, помогал ему переодеться перед сном и с утра (наверное, утра, Дейв по-прежнему терялся во времени). В этом не было, казалось, ничего такого — но внутренний холод понемногу уступал и самые верхние слои льда таяли.
И иногда, когда мысленные блуждания становились нестерпимыми, Дейв поворачивался в ту сторону, где Каркат шуршал страницами книги, и просил:
— Пройдемся?
Каркат ни разу не отказал ему в этой странной просьбе и вел, выбирая самые темные коридоры. Однажды они выбрались даже на крышу их нового жилища и Каркат описывал, как же выглядит стремительно удаляющаяся от них вселенная. Дейв задремал — а внизу, вечером, их ждал нагоняй за безрассудство и безалаберность.
Но всё же Дейв нашел время тихо сказать Каркату в горячее ухо:
— Повторим, когда я смогу снять повязку?
* * *
Каркат не спешит выпрямляться и Дейв чувствует его дыхание на своём лице и шее.
Каркат молчит.
Дейв тоже.
В воздухе веет полынью и жаром.
— У тебя отек спадать начал, — вдруг говорит Каркат. Его слова почти обжигают. Дейв хочет было сказать, что все так говорят, но замолкает.
Не все. Каркат никогда так не говорил, он просто молча помогал ему — и с лечением, и просто обычной поддержкой. А оценивать — не оценивал, и не подбадривал почем зря напрасными утверждениями о грядущем («Вот-вот, ещё два дня, думаю») возвращении зрения.
— Да?
— Совершенно точно, — серьёзно говорит он. — Я вчера видел, когда закапывал тебе глаза.
Дейв чувствует, что, если он чуть-чуть подастся вперед, то их поза из трогательной станет стеснительной и неудобной. Он просто неловко улыбается в ответ на это и с запозданием понимает, что, и правда ведь, глаза в последние дни уже перестали так болеть.
Каркат отходит. Дейв дергается было, но он только выключает свет и возвращается. Вкладывает в руки Дейву флакон с каплями, быстро развязывает повязку, но, вместо того, чтобы, как обычно, попросить Дейва открыть глаза, целует его сухими губами в лоб и в оба глаза по очереди.
Когда Дейв открывает глаза, позволяя закапать под веко прохладное лекарство, он видит, как во тьме движется едва заметный силуэт руки.

@темы: Pandora Hearts, Homestuck, заметки графомана, звуки на полях

---

ФБ прошла, хоть и не очень плодотворно, но результаты я сюда перетягаю.
"Солнце"... странный текст. Выкладка драбблов вообще вызывает у меня смешанные чувства, но "Солнце" среди них какой-то особый. По факту ощущения, "Солнце" - отражение "Дейв и тьма", но писалось раньше и значительно в других условиях. Просто хотелось что-то няшное, милое... И, пожалуй, это единственный из всех текстов, который именно что светлый. Остальные - нет.
"Доппельгангер" - просто дейвовриска во всей своей красоте. Но я люблю этот пейринг, вот серьезно! Он... впечатляет. "Доппельгангер" написан сильно под влиянием А., это ощущается, мне кажется. Просто срез того, что там.
"Лжец" родился из однострочника. Он просто был расширен немного. Но в нем есть это ощущение... Спонтанности, что ли? Ладно, не нзнаю. Забавно, но "Лжец" и "Солнце" используют один и тот же прием. Уруру, котики.
"Приметы" - крэк нахуй. Пробная удочка на тему того, примут ли этот пейринг. Не приняли. Меня вообще в драбблах не оценили. Но это из симс пейринг. Не спрашивайте.

Название: Солнце
Бета: Koizumi-san
Размер: драббл, 425 слов
Пейринг/Персонажи: Шерон/Ада
Категория: фэмслэш
Жанр: UST
Рейтинг: G
Краткое содержание: это просто еженедельное чаепитие.

Шерон жестом отпускает слуг и своими руками запирает двери изнутри. Окна не зашторивает — малая гостиная находится на самом верху, почти под крышей, никто не в силах заглянуть сюда снаружи.
(Тем не менее, к её сожалению, ничего не происходит).
Она всегда выбирает для этого чаепития именно эту гостиную. Отсюда ей открывается замечательный вид на сад.
(Шерон знает, что если отвести взгляд от окна и перевести его чуть ниже, то — на куда более захватывающий вид кружева на декольте мисс Ады).
Она приподнимает тонкую фарфоровую чашку и улыбается. Ада улыбается ей в ответ. Её улыбка — воплощение невинности и скромности, её пальцы оплетают тонкой работы десертную вилочку. Ада ломает пирожное.
(Шерон думает, что её улыбка всяко слаще пышной кремовой шапки).
Она говорит — о погоде, о солнце, о дождливых ночах и искристых каплях росы. Её взгляд за решетками длинных ресниц прячет тёмные силуэты, опасность, скрытые под покровом ночи и каменными сводами тайны.
(Шерон молится, чтобы её взгляд не отражал её мысли).
Ада щебечет — про братика, про Винсента, про отца и дядю, про погоду, про Латвидж, про леса, рощи и кристально прозрачные лужи посреди дорожек в саду. Солнце падает ей на волосы и на руки, рассыпается брызгами, отражается в её смехе.
(Шерон хочет превратить это чаепитие из еженедельного в вечное).
Ада улыбается и поворачивается, глядя сверху на сад. Она вся — сгусток света, нет, не так, она не светится сама, но собирает весь свет вокруг. У неё круглое, лунное лицо.
(Шерон хочет превратить это чаепитие в то, что бывает в её любимых романах).
В комнате тепло, почти жарко. Удушающе пахнут расставленные вокруг лилии — белые, белоснежные, словно сотканные из луны.
(Шерон представляет, как вставляет в рассыпанные по плечам локоны Ады цветок).
Часы — ровно за спиной Ады, только оторвать от неё взгляд и посмотреть немного выше. Они режут секунды, время оплывает каплями, алыми, как вазочка с клубникой, как розы в саду, как кровь, как чувства, терзающие Шерон.
(Шерон мечтает, чтобы однажды они остановились вместе со всем временем).
Ада оглядывается к часам.
— Ах, простите меня! — она наклоняет голову, словно воробушек, маленькая резная птичка, из золота, из чистого света. — Я так вас задерживаю!
(Милая, милая, милая, пожалуйста, ещё немного посиди здесь).
Перед уходом она наклоняется и целует Шерон в прохладную щеку.
(Шерон словно случайно поворачивает голову, губы Ады прикасаются к уголку её рта; она смущена — они обе смущены).
Шерон провожает её до экипажа — всегда лично. Ада что-то щебечет про то, что она не стоит забот, но Шерон точно знает — она стоит большего, много большего.
(Когда экипаж скрывается, Шерон облизывает губы.
Сладко.
Солнечно.)

Название: Доппельгангер
Бета: youwereright
Размер: драббл, 354 слова
Пейринг/Персонажи: Вриска/Дейв
Категория: гет
Жанр: можно сказать, что романс
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: про удушье и асоциации
Примечание/Предупреждения: возможен ООС;
по мотивам
Download Doppelganger for free from pleer.com

Вокруг все плывет. Режущий свет ламп несколько раз вспыхивает перед глазами, прежде чем превратиться в такую же режущую тьму.
Дейв задыхается. Ладонь Вриски лежит у него на горле, сжимая его, впиваясь когтями в тонкую кожу.
Она отпускает его лишь на долю секунды, чтобы дать вдохнуть, а затем снова стискивает пальцы, жадно впивается в его рот, почти кусая. Перед глазами все снова плывет, лопатками Дейв чувствует холодящий спину металл стен.
Почему-то её поцелуй заставляет вспомнить медь и что-то ещё — неуловимое, болезненно-лилейное. В сумрачном удушье все его ощущения острее, чем раньше. Колено Вриски упирается ему в пах.
Она вся какая-то острая и угловатая, движения резкие, словно вместо суставов — пружины. У неё колючий взгляд и жёсткие прикосновения, ещё немного — и порежешься. Дейву это нравится.
Эти ощущения совершенно иные. Не такие, как почти болезненное восприятие личного пространства Терези, и не такие, как мягкость Карката, но — удушье, и острые коленки, и укусы, порезы, ссадины, вечные словесные перепалки.
А ещё — и это странно — можно прийти к выводу, что Вриске не хватает только кисточек на ушах. Впрочем, даже без них видны хищные рысьи замашки.
Вриска отпускает его горло и сжимает волосы в горсти, тянет, вызывая почти болезненный выдох-стон. Ей это нравится. Дейв в ответ лезет холодными руками ей под футболку, щипая за чувствительные шрамы на ребрах.
Сейчас она не против. Дейв никак не может привыкнуть к резким переменам её настроения, к тому, что сейчас ему практически подлезут под руку и будут лежать, периодически комментируя его действия, а через пару часов — зажмут в дальнем коридоре, а ещё позже — будут сидеть за спиной и с любопытством искать пальцами пульс на шее.
К этому невозможно привыкнуть.
Ни к чему нельзя привыкнуть и ни в чем нельзя быть уверенным. Вриска как тень, двойник, доппельгангер, она везде и сразу, Дейв смотрится в неё, как в кривое зеркало, с восторгом и ужасом одновременно.
Она делает шаг назад, выпуская Дейва, и улыбается.
Доппельгангер, иногда — полное отражение его мыслей и ощущений, иногда — противоположность, режущая, острая.
И все, всегда — как по самому тонкому краю, обостренные чувства, воздух кажется даром, а страхи лезут изо всех щелей.
У Дейва дрожат ноги.

Название: Лжец
Бета: youwereright
Размер: драббл, 433 слова
Пейринг/Персонажи: Роуз, Каркат
Категория: джен
Жанр: повседневность с элементами хоррора
Рейтинг: G
Краткое содержание: она не была страшной.
Примечание/Предупреждения: посвящается сокомаднику youwereright

Роуз могла быть разной — легкомысленной и смертельно серьезной, сосредоточенной и расслабленной, молчащей сутками и ведущей длинные, не всегда понятные, беседы часами напролет. Каркат наблюдал за ней, пытаясь хоть как-то её классифицировать и определить в понятную ячейку в мозгу, наблюдал в разное время, при случайных встречах и обычных их общих посиделках в той комнате, которая заменяла им гостиную.
Роуз была разной — но она не была страшной.
(классически страшной — инфернальной, или хтонической, или как еще описывают таких девушек книги ужасов)
У неё был внимательный, чуть прищуренный, немного любопытствующий, слегка расслабленный взгляд из-под светлых, до прозрачности белых ресниц. И классифицировать-то первой начала она, Каркат только подхватил и развил её идею. Это Роуз, чтобы окончательно все о нем понять, было достаточно одного разговора в ставшей резко тесной комнате.
После первой их встречи Каркат еще долго не мог отделаться от ощущения, что его исследуют.
(препарируют, раскладывают по банкам, ставят на резные ольховые полки)
И только отойдя от этого разговора, он понял, что сам-то окончательного впечатления составить не смог. Решил — самому пронаблюдать, чтобы решить, как же следует себя с ней вести. Решил — и начал выполнять; специально Каркат её не выслеживал, конечно, но при случае выхватывал её взглядом из темноты коридоров и пахнущего ноткой затхлости воздуха комнат.
Роуз проходила мимо, шурша подолом длинной юбки по полу.
(словно тысячи мелких насекомых)
Роуз не замечала этого. Снисходила до того, чтобы не замечать его взгляда, если Каркат не успевал отвести глаза и сделать вид, что он занят чем-либо другим. И — кажется — Роуз ему верила. Или делала вид, что верила. Улыбалась ему при встречах одними уголками губ, больше обозначая улыбку, слишком увлеченная собственными делами.
И говорила слишком спокойно, чтобы воспринимать её, как кого-то равного.
(не из этого мира)
И, казалось, не было в этом ничего такого. Просто Роуз. Четыре буквы в имени и шесть — в фамилии. Но почему-то при одном её приближении руки у Карката холодели, и тело требовало какой-либо опоры, кроме дрожащих ног, а ладони становились скользкими и липкими. С ним не было такого, пожалуй, никогда.
Каркат пытался не показывать никому этого страха.
(у неё есть сердца в банках, а самое ценное из них - собственное её сердце)
Всё же он привык, что бояться имеет смысл лишь чего-то материального, чего-то — или кого-то, - что может причинить ему вред. Однако в этом плане Роуз была совершенно безопасна для него, Каркат это знал, был уверен, совершенно, абсолютно убежден.
И все же старался жаться поближе к Дейву на совместных ужинах.
(спаси меня, пожалуйста, спаси меня)
Она все же не была страшной.
(ложь)
Обычная девчонка, каких сотни.
(ложь)
Ничуть не инфернальнее других.
(какой ты лжец, Каркат)

Название: Приметы
Бета: youwereright
Размер: драббл, 908 слов
Пейринг/Персонажи: Маркиза Спиннерет Майндфенг, Псионик
Категория: джен, прегет
Жанр: драма
Рейтинг: G
Краткое содержание: говорят, псионик на корабле — к несчастью.
Примечание/Предупреждения: AU, возможен ООС

В первый раз она видит его привязанным к столбу — руки высоко подняты, лопатки прижимаются к неотполированному дереву, а взгляд обречен и яростен одновременно.
Маркиза останавливается. Обычно она не использует рабов — достаточно пленных, но этот чем-то цепляет её. Может — скорее всего, — взглядом. Он словно светится в полумраке.
Кошелек с золотом перебирается в руки работорговца (а следом за ним в его грудь пробирается кинжал; если ты обманываешь, будь готов, что рано или поздно найдется внимательный покупатель). Маркиза наклоняется, возвращая свои деньги себе, а затем отвязывает веревки, про себя отмечая ненадежность узла, и ведёт раба за собой.
Она освобождает его уже на корабле. Отбрасывает ненужные путы за борт и жестом подзывает к себе боцмана.
— Отведи его в каюту. Дай чистую одежду, воду, пищу.
Боцман коротко кивает — понял.
— Это новый матрос, капитан?
Маркиза оборачивается и внимательно осматривает раба с ног до головы. Тощий, конечно, и хилый, но это легко исправить, тем более что за этой слабостью она чует и выносливость, и силу — полезные в морском деле вещи.
— Да.
И отправляется вниз.
Уходя, она впервые слышит его голос — он отвечает на вопрос боцмана о своём имени:
— Псионик.

Есть такая примета, что псионик на корабле — к несчастью.
Нет, Маркиза Спиннерет Майндфенг никогда не верила в приметы — она создавала их сама, и её флот, наводящий ужас на всю Альтернию, был лучшим доказательством того, что никакие силы не могут повлиять на хорошую оснастку, вышколенную команду и разумного капитана.
Да только вот, как ни крути, псионик на корабле — к несчастью. Это межпланетные могут использовать их, как угодно, а море любит точность и твёрдую руку, море больше верит команде, парусу и веслам, чем усилиям одного тролля, будь он хоть миллион раз гением псионики.
Корабль почти стонет — будь он хоть капельку хуже, то развалился бы, но у Маркизы только лучшие, только крепкие корабли, и потому он лишь трещит. Пока лишь трещит — и она, хватая за шкирку пробегающего мимо юнгу, выспрашивает подробности.
«Разбушевался, значит», — хмыкает она и быстро направляется вниз.
У каюты Псионика толпится почти половина команды, не решаясь войти внутрь.
— Чего бездельничаем?
От окрика Маркизы они оборачиваются и несколько молодых еще матросов начинают лепетать в свою пользу оправдания.
— Пошли вон и проверяйте, где корабль дал слабину! Обнаружите — немедленно чините. Всякий, кого я найду увиливающим от работы, пойдет за борт.
Не дожидаясь, пока все разойдутся, она толкает дверь и входит внутрь. Матросы шепчутся, но Маркизе достаточно на секунду повернуться, чтобы они быстро, как крысы, разбежались по всему кораблю.
«Разбушевался» — это мягко сказано. Каюта, которую Псионик делит еще с тремя матросами, расколочена в щепки, обшивка стен летает вокруг него вместе с обломками мебели. Здесь, в средоточии псионической бури, опасно стоять, потому-то Маркиза и не винит тех, кто толпился у двери.
Мысленно она нащупывает его сознание. Оно экранировано, окутано плотной, не дающей попасть в него, пеленой. Маркиза ищет щель, через которую можно проникнуть внутрь. Пелена приоткрывается во время очередной псионической вспышки, из-за которой Маркизу чуть не задевает пролетающей мимо доской, и этого достаточно, чтобы взять его разум под контроль.
Псионик пытается не допустить вмешательства в свою голову даже теперь, когда это бессмысленно. Маркиза берет в свои руки контроль медленно, преодолевая его сопротивление, и мимолетом думает, что, пожалуй, такая сила воли достойна уважения.
Он успокаивается после долгих минут борьбы с её приказом. Буря стихает, корабль перестает звучать так, словно разваливается на отдельные доски, и Маркиза встаёт с колен, сама не помня, когда опустилась на пол.
— Отдышишься и начнешь чинить всё, что сломал.
Псионик смотрит на неё снизу вверх и молча кивает. Маркиза наклоняется к нему и берёт его лицо в ладони.
— Если ещё раз произойдет хоть намек на подобное, я найду для тебя участь
хуже смерти, не сомневайся.
Он кивает ещё раз. Его взгляд полон злости, чистейшей, концентрированной, беззубой и бессильной злости, которая — она в этом уверена — никогда не найдет выхода.
Маркиза выпрямляется и уходит, напоследок ещё раз проверяя его разум и защитную белую пелену на нём. Псионик плюёт ей вслед.

Говорят, что псионик на корабле — к несчастью.
Нет.
Маркиза поднимается на палубу и смотрит, как в лунном свете, заливающем верфь, суетятся мелкие силуэты ремонтников. Обшивку, пожалуй, неплохо бы обновить, заделать пробоины в стенах, да другие подобные мелочи — разбушевался, ишь ты. Стрессующие псионики — вот что точно не дело для корабля, хорошо ещё, мелочью отделались.
Псионик, виновник внепланового визита на верфь, сидит возле грот-мачты и штопает прореху на парусе. На нём защитные очки, пальцы двигаются быстро и ловко, словно всю свою жизнь он только этим и занимался.
— Маркиза, — говорит он, когда она проходит мимо.
Маркиза останавливается в трех шагах от него и вопросительно смотрит. Псионик опускает глаза обратно к толстой блестящей игле.
— Вы не убили меня, даже не наказали,— говорит он.
— Да.
— Почему? Если вы купили меня, то разве это не ваше право?
Маркиза усмехается. Вокруг стучат молотки рабочих. Её корабль, гордость флота рисконантов, уже через два дня сможет вновь рассекать океан.
— Ты мой матрос, а не мой раб.
Псионик задумывается, не поднимая на неё глаз.
— Но вы влезли в мой разум при этом.
Она лишь пожимает плечами и указывает раскрытой ладонью на палубу.
— Я думала о нём.
Он молчит. Маркиза ждёт какой-либо реакции на свои слова ещё несколько секунд, а затем быстрым шагом направляется к носу корабля.
Псионик нагоняет её уже около фок-мачты.
— Что-то ещё?
Он опускается на колено и сухими губами прикасается к её руке.
Маркиза улыбается, обозначает улыбку одними уголками рта.
Приметы лгут.

@темы: Pandora Hearts, Homestuck, заметки графомана, звуки на полях, волшебная игла

---

В общем, если тут есть люди, которые слышали про новости в Одессе и которые за меня переживали: хееей, я жив, чуваки!
А вообще тут редкий пиздец, да. Света нет, вот дали, но хз, насколько, разве что в порту точно есть, но на то он и порт. На биофаке разъебало крышу, нам дали внеплановые выходные, ну и правильно, ходить анриал.
А я из дому не выхожу. Читаю, вяжу. Такое все.

АПД
Б. Биофак.

запись создана: 13.10.2016 в 19:30

@темы: жизнь, как она есть, окружающий мир

---

Задумалась о том, почему все-таки так цепляет образ Лорелей. К решению так и не пришла, но Лорелей люблю все равно.

@темы: недооформившиеся мысли

---

Положу это сюда, чтобы тут было не только нытье, что ли
И чтобы не говорить, что мне все еще дискомфортно и страшно, когда я в обществе.
Каркат/Вриска основным, Вриска/Дейв/Каркат базой и фоном, бесконечные предложения и все такое

А Дейв с ними поехать не смог из-за работы, так что в Тромсё, смотреть на северные сияния и вдохновляться снегами, Вриска с собой только Карката и потащила. Зачем - не объясняла, да и вообще много молчала, но ходила при этом с такой холодной и яростной меланхоличной решимостью, что Каркат был уверен - любой пожелающий напасть на нее медведь будет разодран голыми руками, а Вриска только наступит на его труп, сунет руки в карманы и пойдет дальше. Он вообще не понимал, зачем она таскала его с собой, словно собачонку на привязи, и это было обидно, он предпочел бы сидеть в баре с видом на северное сияние, а не ходить за ней по колено в снегу, без лыж, да на Вриску смотреть было холодно, на заснеженные рассыпавшиеся по плечам пряди и голые раскрасневшиеся ладони, которыми она сбивала снег, и обветренные и обкусанные до застывшей на морозе крови губы. Она ничего не объясняла, просто выходила в семь утра и возвращалась часов под десять вечера, а Каркат шел за ней, иногда разворачивая ее к себе и с силой натирая ей лицо и руки жирным кремом, а она ругалась, и, в принципе, это было все, что она говорила, словно ей только и был нужен этот снег, и холод, и вечная зима, и даже ледяную смерть она приняла бы с той же решимостью, с которой она блуждала среди заснеженных камней, даже сама бы к ней пошла, если бы Каркат не ходил за ней по пятам - может, в том и была его роль в этой молчаливой драме. В последнюю ночь в Тромсё он проснулся одним рывком, потому что резко стало холодно. Вриска стояла у распахнутого окна в одной тонкой сорочке, став одним коленом на низкий подоконник, и Каркат рванул к ней уже привычным жестом развернул к себе лицом, и застыл, потому что она плакала, впервые на его памяти, молча, без всхлипов, у нее было холодное лицо, и вся она была какая-то безвольная, словно замерзшая. Каркат усадил ее на кровать, - она села послушной куклой, когда бы он еще такое увидел, - закрыл окно и сел рядом. Он баюкал ее всю ночь, не задавая вопросов, потому что понимал, что ни на один вопрос ему не ответят, или ответят, но потом это не закончится ничем хорошим, просто качал ее, прижимая к себе и с особой остротой ощущая, какая же она на самом деле хрупкая и сколько сил ей нужно, чтобы быть собой. Наутро она подняла заплаканное лицо и поцеловала его, и у ее поцелуя был вкус снега и крови с ее обветренных, обкусанных губ, и еще - пепла, и дыма, и где-то глубоко - солнца, и еще она всхлипнула, впервые за ночь, и тут же убежала в ванную, а когда вышла, была глубоко серьезна и сосредоточенна, спускаясь на завтрак, повернулась к нему и коротко бросила растерянное "Спасибо".
Дейв встретил их в квартире, сидящий с гитарой и перебирающий струны.
- Не думала, что ты умеешь играть.
Он усмехнулся.
- У меня было много никем не занятого времени, - туманно ответил он, и Каркат наклонился, приветственно его целуя, а затем ушел в ванную, а затем вышел и заглянул в комнату - они с Вриской о чем-то говорили, тихо, но серьезно, и она сидела сжавшись, но со своей извечной царственной осанкой, и Каркат ушел на кухню, ставя чайник, а затем сел возле них. Вриска замолчала, и Дейв тоже, а потом она улыбнулась растерянно и нежно, как-то по-детски, и обняла их обоих, прижимая к себе со всей оставшейся силой, а затем оттолкнула вдруг и вскочила, отвернулась, сложила руки на груди, опустила их, поправила волосы, повернулась к ним, и, сжав ладони в кулаки, строго сказала:
- Я правда не одна, - а затем сморщила нос и улыбнулась как раньше. - У вас чайник сгорел, кажется.

@темы: Homestuck, мои тщательно лелеемые тараканчики, заметки графомана

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Отличный день
Стоишь на остановке, промокшая, без шуток, до белья, а вокруг ветер и дождь
О. Осень.

---

Вообще я тут сподвигла одного человека вдвоем порисовать по хоумстаковскому рисовальному челленджу. Надо сказать, рисовала я значительно больше, чем я сейчас покажу, но эти три рисунка мне нравятся в первую очередь как маркер моего прогресса, поэтому я положу их здесь.

Калиборн, Скретч и Каллиопа

@темы: Homestuck, бери и рисуй

---

Я все время забываю начать рассказывать.
Мы ходили на Палуниро - итальянский военный парусник! Настоящий!
мы ходили в музей интересной науки.
Я была оргом одесской стивеносходки. "Сапфиииир!" Х)
А еще я купила себе вот эту барышню и это все, что я хотела сказать. Это тело - один большой восторг.

@темы: кукольное, жизнь, как она есть, материальный мир, мои тщательно лелеемые тараканчики, архив криволапого фотографа, окружающий мир

---

Если и есть что-то в мире, что меня пугает (то это дохуя вещей), то это истории о любви, в которых задействовано похищение, которое одобряется автором. Когда гг-мужчине так или иначе срать на мнение, эмоции и впечатления персонажки и ВСЕ ЗАКАНЧИВАЕТСЯ ХОРОШО ИБО ЛЮБОВЬ. Понимаете, ведь это любовь - когда тебе срать на мнение человека и все должно быть так, как хочешь ты. ЛЮБОВЬ. И манипуляции, и похищения...
Такие истории мне сразу хочется переписать, сделав так, чтобы героиня отомстила похитителю, а сама гордо ушла в закат строить свою счастливую жизнь без всяких долбоебов (вариативно - с какой-то другой персонажкой). А авторов - убивать нахуй.
Накипело, вот чесслово. Дайте мне мой тазик со льдом.

@темы: мои тщательно лелеемые тараканчики

---

Просто минутка краша от полуночного пересмотра WITCH. Хорошая, кстати, вещь - и визуально, и героини, и даже сюжет вполне себе таакое фэнтези крепенькое. Одно удовольствие.
Хай Лин - это однозначный краш. Вы как хотите, но она - просто прелесть и восторг.
Ирма/Корнелия - однозначный шип, кстати.

@темы: трава раскидиста да душиста

---

"Полное затмение", 1995

Видеофик по фандому французских поэтов, мать вашу.
Нет, серьезно.

Имея на руках превосходную историю, великолепного Рембо и сделать... такое? Обидно даже, ей-богу.
История была предсказуема, история развивалась по законам типичного такого фика, среднестатистического такого - поссорились-сошлись-разошлись-драма-драма-драма. Есть удачные моменты, есть мощные сцены, но их критически мало для фильма и они не вытягивают. Фильм ничего не объясняет, все подается фактами. Почему сошлись Рембо и Верлен? Что вообще происходит?
ГДЕ СТИХИ МАТЬ ВАШУ? Это поэты, это... ААААААА. ААААА. Заберите это от меня.
Угнетающая коричневая картинка, похожая на грязную лужу. Угнетающий монотонный звук скрипки. Общее угнетающее впечатление.
И при этом - мощная концовка, даже очень и очень, на фоне остального фильма.
Отдельно скажу за игру актеров - они хороши. Тьюлис (противоречиво) сыграл Верлена - отвратительного, пьяного, мутного, мерзкого. Противно становилось. Молодой Ди Каприо тоже хорош, в некоторых сценах ему верилось (но в некоторых был картон).
Но фильм это не спасло.
6/10
За рекомендацию спасибо  Pretty Fandom Whore.

Просто посмотрите.
Это - Рембо. А в фильме - нет.

На черной виселице сгинув,
Висят и пляшут плясуны,
Скелеты пляшут Саладинов
И паладинов сатаны.

За галстук дергает их Вельзевул и хлещет
По лбам изношенной туфлею, чтоб опять
Заставить плясунов смиренных и зловещих
Под звон рождественский кривляться и плясать.

И в пляске сталкиваясь, черные паяцы
Сплетеньем ломких рук и стуком грудь о грудь,
Забыв, как с девами утехам предаваться,
Изображают страсть, в которой дышит жуть.

Подмостки велики, и есть где развернуться,
Проворны плясуны: усох у них живот.
И не поймешь никак, здесь пляшут или бьются?
Взбешенный Вельзевул на скрипках струны рвет..

Здесь крепки каблуки, подметкам нет износа,
Лохмотья кожаные сброшены навек,
На остальное же никто не смотрит косо,
И шляпу белую надел на черен снег.

Плюмажем кажется на голове ворона,
Свисает с челюсти разодранный лоскут,
Как будто витязи в доспехах из картона
Здесь, яростно кружась, сражение ведут.

Ура! Вот ветра свист на бал скелетов мчится,
Взревела виселица, как орган, и ей
Из леса синего ответил вой волчицы,
Зажженный горизонт стал адских бездн красней.

Эй, ветер, закружи загробных фанфаронов,
Чьи пальцы сломаны и к четкам позвонков
То устремляются, то прочь летят, их тронув:
Здесь вам не монастырь и нет здесь простаков!

Здесь пляшет смерть сама... И вот среди разгула
Подпрыгнул к небесам взбесившийся скелет:
Порывом вихревым его с подмостков сдуло,
Но не избавился он от веревки, нет!

И чувствуя ее на шее, он схватился
Рукою за бедро и, заскрипев сильней,
Как шут, вернувшийся в свой балаган, ввалился
На бал повешенных, на бал под стук костей.

На черной виселице сгинув,
Висят и пляшут плясуны,
Скелеты пляшут Саладинов
И паладинов сатаны.

@темы: кино, мульты, аниме и иже с ними

---

Вчера ездила в Софиевку. Я не чувствую ног, потому что мы обошли практически весь огромный парк, но не жалею ни на долю секунды.
Я уже была там один раз и только убедилась в том, насколько Софиевка прекрасна, насколько она разная и все-таки...
ААААА
Нет, я не могу это описать, это действительно надо видеть - статуи, и источники, и пруды, и камни, и беседочки, и наглые утки.
Из особенно впечатлившего - подземная река Ахеронт. (Ахернот? Ахертон? Не помню)
Эта атмосфера. Эта красота.
Хочу еще. И еще. И еще.

@темы: жизнь, как она есть

---

Paper ship

Попробовала в что-то вроде фанарта (и мне понравилось!)
Из того, что мне нравится - цвета и в целом поза. Остальное - дело долгой и нудной работы над собой, но мне нравится.
Оставлю-ка я этот рисунок здесь.

@темы: бери и рисуй

---

Я поняла две вещи.
Первое - показывать свои рисунки - не страшно. Меня не убьют и не покусают, тем более, я делаю это у себя.
Второе - я рисую не так плохо. Да, мне есть куда расти - но не плохо!
Немножко акварелек по стивену.

Синий Жемчуг

Сапфир

АПД

Аметист

Роза Кварц

Жемчуг

Ляпис

Перидот

Это больше попытки вспомнить, что же такое акварель и с чем ее едят, но мне все равно нравится и я горда собой.
(придумать, что ли, под рисование другой тег..)

запись создана: 06.08.2016 в 20:14

@темы: Steven Universe