Автор: Лорен Хансен
Фандом: Gravity Falls
Размер: мини, 2016 слов
Пейринг/Персонажи: Билл/Диппер, Мейбл
Категория: слэш
Жанр: PWP
Рейтинг: NC-17 (kink)
Краткое содержание: Она чувствовала себя распущенной, развратной, но не могла не признаться себе в том, что это зрелище ей... нравилось.
Примечание/Предупреждения:
— посвящается сокоманднику lieken
— кинки: вуайеризм, мастурбация, секс в присутствии наблюдателя
— все персонажи являются совершеннолетними
— возможен ООС
… Если её кто-нибудь увидит....
Диппер стоял, опираясь на комод ладонями. Мейбл со своего места могла видеть, как прогибается его спина под ладонями Билла. Слышала, как он хрипло вскрикивает в ответ на каждый толчок Билла и его рваное дыхание. Билл тихо шептал что-то, чего Мейбл не могла слышать, но Дипперу это нравилось, и он только плотней зажмуривался и просил ещё, глубже, сильней, и не останавливайся, только не останавливайся, слышишь!
Она чувствовала себя распущенной, развратной, но не могла не признаться себе в том, что это зрелище ей... нравилось. Случайно подсмотренное в неплотно закрытую дверь, такое, что не оторваться, не отойти, не убежать, покраснев, как полагалось бы любой приличной девочке.
Диппер убрал было руку со своего места, чтобы скользнуть ею вниз, к члену, но Билл оскалился и толкнулся сильней, заставляя его вернуть руку комод, чтобы ухватиться. Он провёл пальцами по бедру Диппера спереди, заставляя его жалобно вздохнуть, а затем — по самому низа живота, почти касаясь напряжённого члена, но — Мейбл видела — намеренно не задевая его. Диппер хрипло выругался и двинул бёдрами, стараясь задеть его руку, но Билл только посмеивался, не прекращая ни дразнить Диппера невыносимой близостью своих пальцев, ни медленно, размеренно толкаться в его зад. Он наслаждался беспомощностью Диппера.
Так же, как и сама Мейбл. Она облизала губы и прижалась к дверному косяку ещё плотнее, не желая пропустить ни секунды этого невероятного зрелища. Только сегодня, только сейчас и только для неё, уникальное, удивительное гей-порно, спешите — больше не повторится!
Вообще-то она всегда была уверена, что Дипперу нравятся девочки, но видеть его в таком положении.... Да, Мейбл нравилось.
Наконец Билл сжалился. Его пальцы коснулись ствола члена — Диппер застонал, громко и совершенно бесстыдно, — мягко погладили его, потёрли блестящую от смазки головку.... Дипперу было нужно совсем чуть-чуть, чтобы вскрикнуть-всхлипнуть, кончая на его руку. Билл поднёс испачканную его спермой руку к лицу.
Он смотрел прямо на Мейбл.
Не в её сторону — именно на неё, и он хищно улыбался, демонстративно слизывая с пальцев белёсые потёки и глядя ей в глаза.
Мейбл зажала ладонью рот и отступила назад. Уже возле лестницы она развернулась и помчалась к себе в комнату, где и рухнула на кровать.
Ей было стыдно, и лицо горело, а между ног было влажно и Мейбл, закусив губу, задрала ночнушку и прижала пальцы к клитору. Перед закрытыми глазами — Билл, трахающий Диппера, и брат, требующий ещё, и приоткрытые двери, и пальцев на клиторе уже так мало. Мейбл вцепилась зубами в губу, чтобы не стонать, и скользнула двумя пальцами во влагалище.
Она кончила, вспоминая, как Билл смотрел на неё, облизывая руку.
Утром за завтраком она старалась не смотреть на Диппера.
— Ты в порядке?
— В полном.
Мейбл стряхнула его руку со своей и демонстративно потянулась за молоком.
— Ты стонал ночью. Плохо было?
Теперь очередь Диппера краснеть. Мейбл размешивала хлопья в своей миске и с удовольствием наблюдала, как у него на щеках проступают красные, как ягоды клубники, пятна.
— Мокрый сон, — наконец выговаривает он. — Ну, знаешь.... Бывает такое....
Она кивнула.
— Да. У меня тоже. Ты молоко вообще будешь или я могу выпить всё?
Она сидела на траве и смотрела, как Диппер носится за утащившим его бесценные записи Пухлей. Футболка с растянутым воротом с него постоянно сползала, и Мейбл то и дело замечала, как мелькало у него на ключицах алое пятно, наверняка оставленное Биллом.
Она невольно облизала губы и попыталась вернуться к лежащему у неё на коленях журнальчику. Какая-то дурацкая статья о любви, и так любимый ею простенький и в меру бессмысленный тестик, но взгляд Мейбл сминал строчки, не замечая ни слова. А зачем, если можно прикрыть веки и опять представить себе увиденное вчера? И пусть это неправильно, и грязно, и просто позор — причём и для неё, и для Диппера, — но невероятно притягательно.
Мейбл как-то смотрела вместе с подружкой гей-порно. На экране это казалось смешным и немного нелепым, в самый раз под большую миску попкорна и шуточки. Диппер с Биллом не выглядели смешно. Красиво, притягательно, возбуждающе, назови что хочешь, но не смешно.
— Понравилось, Звёздочка?
Мейбл повернула голову и взглянула на Билла. Он висел над её левым плечом, гораздо меньше обычного. Она посмотрела направо.
— По законам фильмов справа должен сидеть ангел, который будет убеждать меня, что я отвечу «да» и попаду в бездны ада. Ангела нет. Понравилось. Человеком ты неплох.
Билл улыбнулся и снял цилиндр, раскланиваясь. Актёр после особо удачного спектакля, ни дать ни взять!
— Теперь ты будешь меня шантажировать?
Он возмутился. Покраснел — в прямом смысле, стал алым, как.... Как.... Как возмущённый Билл, в общем.
— Какого ты ужасающе неправильного мнения обо мне, Звёздочка! У меня есть предложение получше.
— Ну например?
Он подлетел ближе к её уху, почти садясь на свисающую серёжку.
— Хочешь посмотреть официально, м? Не прячась у двери, как мелкая воришка, нет — всё серьёзно, чин-по-чину, твоё любимое мягкое кресло, которое у него под окном, великолепный обзор на кровать, возможность получить автограф или что там требуют у звёзд подобного рода?
Мейбл задумалась. Предложение было заманчивым, но в нём было столько неправильного, неприличного, что вчерашнее приключение не шло ни в какое сравнение.
Билл принял её задумчивость за нерешительность.
— Помочь определиться, Звёздочка? Как там дела под юбкой?
Она оглянулась. Диппера не было видно — должно быть, убежал куда-то за дом, или куда там может сбежать Пухля с его драгоценными записями. И вообще никого не было. Потому они и пришли на эту полянку, что тут было тихо и спокойно.
Ключевое слово — было.
Билла она не стеснялась. Он был для неё не человеком, да и ночью она определённо видела слишком много, и его предложение.... В общем, с ним было гораздо проще, чем утром с Диппером. Ни стыда, ни, как говорится, совести.
Мейбл немного приподняла юбку — так, чтобы её потом можно было опустить и ничего не было, понятно? — сдвинула в сторону полоску белья и провела пальцами по влажным складкам влагалища.
Да, её определённо заинтересовало предложение Билла.
— Ну что, Звёздочка?
Она поправила одежду и ещё раз посмотрела направо. Ангела не было. Не было вообще ничего, что могло бы заставить Мейбл хоть на секунду задуматься о каком-либо ином ответе.
А ведь ей определённо понравилась эта идея.
— Когда?
— Часов в одиннадцать.
Бывают коты без улыбок и улыбки без котов, а ещё бывают демоны без глаза и глаза без демонов. Билл исчез медленно, по частям, и совершенно беззвучно.
— Фух, еле догнал!
Диппер плюхнулся на траву рядом с ней и довольно взмахнул блокнотом. Мейбл взглянула на свои блестящие от собственной смазки пальцы и, не задумываясь, облизала их.
— Не грызи ногти, сколько тебе говорить.
Мейбл опустила руки и расправила складки юбки. Ни дать ни взять — милая примерная девочка, хоть в пансионат в качестве идеального примера отдавай.
— Не буду.
Мейбл мялась у двери. Было уже начало двенадцатого, а она никак не могла решиться войти. Билл её позвал, да. Но знал ли об этом Диппер и, если знал, то как он к этому отнёсся, и не обманул ли её Билл....
Голова от рассуждений просто ощутимо пухла.
— Подожди! — Билл за дверью явно был недоволен. — Мы ждём гостью.
Это было лучшим приглашением, которое только можно было себе представить. Мейбл набрала в лёгкие воздуха и вошла, не стучась.
— Гостью? — Диппер повернулся на звук шагов. — Мейбл? А ты тут что делаешь?
Они оба были уже в одних только штанах, ремень Билла был расстёгнут, а Диппер покрывался таким ярким румянцем, какого Мейбл ещё ни разу не видела.
Они с Биллом заговорили одновременно.
— Меня он пригласил.
— Её позвал я.
Он указал Мейбл взглядом на кресло, толкнул Диппера на кровать, вынуждая его сесть, и провёл рукой по его груди.
— Я же знаю, что ты хочешь этого....
— Я, — Диппер задохнулся, когда Билл сжал пальцами его сосок, — Я никогда не хотел сестру!
— Я знаю, — Билл почти мурчал. Мейбл сглотнула. Ей это нравилось, это было смущающе, и Диппер был смущён, но беспрекословно поддавался прикосновениям Билла и позволял ему делать с собой всё, что угодно. — Но ты бы хотел, чтобы она смотрела. Правда? Признавайся?
Он провёл ладонью по его животу, к джинсам. Прикоснулся к пуговице, поворачивая её вокруг ножки. Диппер подался бёдрами вперёд, к его ладони.
— Д-да....
Его лицо пылало, но Билл уже привычными движениями расстегнул джинсы и коснулся его возбуждённого члена сквозь тонкую ткань трусов. Если бы не румянец Диппера, можно было бы подумать, что они и не знают о присутствии Мейбл. Но они знали, и это будоражило кровь.
Было круто. Мейбл подумала, что этот день надо будет отметить в календаре — во всех календарях мира! — и подписать: «Было круто!».
Диппер позволил себя раздеть. Даже не позволил — он требовал этого всем телом, движениями под руками Билла, срывающимся голосом, даже подрагиванием ресниц. Мейбл жадно вдохнула, глядя, как Билл опустилсяя на колени у кровати и принялся дразнить Диппера, кончиком языка то едва касаясь головки, то обводя выступившие венки. Она сглотнула и, наплевав на всё, скользнула ладонью под собственное бельё.
В конце концов, они все пришли сюда получить удовольствие, разве нет?
Билл стоял на коленях, и Мейбл видела, как он вбирает в себя член Диппера. Он жадный, почти давится, насаживается на него ртом, пока Диппер комкает покрывало в руках. Мейбл и сама не заметила, что она водит пальцем вокруг клитора с тем же ритмом, в котором двигается в паху Диппера голова Билла.
— Пожалуйста, — голос у Диппера совсем другой, чем обычно, такой же, как вчера — немного хриплый, взрослый. — Пожалуйста, остановись, господи, все демоны ада, просто никогда не останавливайся, слышишь?!
Билл услышал. Он выпустил изо рта член Диппера, не забыв напоследок обвести головку языком и выпрямился.
— Где смазка? Поищи, пока я разденусь.
— Конечно.
Смазка была в тумбочке при кровати — Диппер, разве ты не должен там хранить свои записи? Впрочем, так веселее. Диппер достал тюбик и теперь сидел, глядя на то, как Билл медленно — демонстративно, он всегда так делает? — раздевался. Мейбл не могла не признать — там было, на что посмотреть.
Билл небрежно отбросил одежду в угол и растянулся на кровати, закинув руки за голову.
— Будешь вести, понял?
Диппер бросил взгляд на Мейбл — впервые с того момента, как она сюда вошла, — и улыбнулся ей.
Он понял.
— Хорошо.
— Подготовишь себя сам, м? Я хочу посмотреть.
Диппер кивнул и послушно открутил крышку тюбика. Выдавил на пальцы немного прозрачного геля, — Мейбл даже прекратила ублажать себя, — и приставил пальцы к анусу. Слегка растёр смазку, а затем скользнул внутрь.
Мейбл прикусила губу. Смотреть, как Диппер насаживается на собственные пальцы — так же демонстративно, как Билл раздевался, — ей нравилось, нравилось вопреки всякой логике. Она провела кончиком пальца по клитору и застонала — лёгкое прикосновение неожиданно отдалось во всём теле.
— Хватит!
Билл почти рычал. Диппер кивнул, убрал руку и сел на бёдра Билла. Приподнялся, перехватил рукой его член, и направил его в себя. Мейбл задохнулась от вида того, как член Билла растягивал зад Диппера и, не отставая от него, скользнула пальцами в истекающее смазкой влагалище.
Диппер двигался, стараясь насадиться на член Билла глубже, принять его полностью. Билл хищно вцеплялся пальцами в его бёдра, не столько регулируя, сколько направляя его. Мейбл вцепилась зубами в запястье. Её пальцы двигались всё быстрей, низ живота горел и она смотрела на Билла с Диппером, не отрываясь, она двигалась с ними в одном темпе, и ей это нравилось, чертовски нравилось.
Билл перехватил её взгляд и кивнул. Это короткое движение словно стал спусковым крючком для того, чтобы тело изогнулось в оргазме, а из горла вырвался короткий, заглушённый рукой вскрик.
Она безвольно сползла на пол, опираясь затылком о кресло и глядя, как Билл проводит по члену Диппера ладонью — раз, другой, третий, и Диппер кончает, изгибаясь так же, как до этого Мейбл, как Билл подминает его под себя и практически втрахивает в кровать — полтора десятка резких движений, прежде чем кончить.
Он отстранился и встал. Диппер проводил его мутным взглядом.
— Пока, детки, — бросил Билл и растворился в воздухе. Дольше всего задержалась его машущая им рука.
— Ну, я пошла.
— Спи тут.
Мейбл, уже вставшая, застыла.
— В смысле, ложись и спи до утра, — нетерпеливо повторил Диппер и сел. — Я покрывало возьму, ты одеяло. Хорошо?
Уже засыпая, Мейбл вспомнила, что в последний раз они так спали ещё в шесть лет.
Наутро они не отводят взглядов и одновременно тянутся за хлопьями.
Название: Высшая математика самоуничтожения
Автор: Лорен Хансен
Бета: Koizumi-san
Фандом: Pandora hearts
Размер: мини, 1 842 слова
Пейринг/Персонажи: Винсент/Оз; упоминаются Оз/Гилберт и Винсент/Ада Безариус
Категория: слэш
Жанр: драма, канон!AU
Рейтинг: R
Краткое содержание: они умерли. И с этим надо справиться.
Примечание/Предупреждения:
* название и эпиграф взяты из одноименной песни МРФ
* упоминаются необоснованные смерти персонажей
Безумно рискованно, без троса, без стремени,
Вниз из-под купола с лукавой улыбкою;
Смертельные трюки — триумф шизофреника
Над рациональностью, над объективностью!..
Пьяная бабочка бьётся в стекло...
Вниз из-под купола с лукавой улыбкою;
Смертельные трюки — триумф шизофреника
Над рациональностью, над объективностью!..
Пьяная бабочка бьётся в стекло...
Отражение в стекле залито мутным, дрожащим алым. Окно слева — западное, змеями вдоль рамы карабкаются вверх алые с золотом витражи.
Оз не может смотреть на своё отражение. Слишком много красного. Слишком много боли. Слишком много Оза. Он рвано выдыхает и закрывает лицо ладонями. Пальцы дрожат. Оз с нажимом проводит руками по лицу. Он жалеет только о том, что ногти слишком коротки. Ему хочется разодрать лицо в клочья, чтобы больше не отражаться в стекле, чтобы привести лицо в соответствие с тем, как он себя ощущает. Оз царапает лоб и щёки, но нет ни боли, ни желанного облегчения, только тусклое раздражение, тянущееся от кожи вглубь.
— Если ты пришел сюда только затем, чтобы убиваться, то я тебя обрадую. Так ты никогда не убьёшься.
Неудачная шутка повисает, запутавшись в алых косых лучах заходящего солнца. Оз вздрагивает и опускает руки.
Винсент выглядит всегда одинаково, в трауре он или нет. Но только на первый взгляд — у него застывшие стеклянные глаза и посмертная маска вместо лица. Черты, словно стянутые белёсым воском, заострились и помутнели.
Оз сплетает пальцы и поднимает руки на уровень взгляда. Если развести ладони так, чтобы в поле зрения осталось только лицо, то на Винсента почти радостно смотреть.
Руки падают почти безвольно.
Он слишком похож на Гилберта.
Если бы Оз не был так занят своими переживаниями, то заметил бы его взгляд — жесткий и жалобный одновременно. Винсент смотрит на него, и ищет что-то, и не находит, и находит — всё одновременно. Но свет слишком алый, чтобы различать чужие чувства.
— И как правильно убиваться?
Винсент садится напротив и вытягивает ноги. Озу он сесть не предлагает. И то верно.
— Живи уж, — он шевелит пальцами.
— Как трогательно.
— Они бы хотели того же.
Короткое «они» режет почти физически. Оз ждёт, что на руках и лице выступят горячие багряные капли, но порезы не спешат раскрываться и уходят вглубь. В сердце Кая попала льдинка, в сердце Оза — острое и хрупкое «они».
То, что Винсент не сказал «он» одновременно ранит и пробирается в сердце тёплой каплей.
Он очень, очень похож на Гилберта.
Особенно сейчас, с опущенными веками и тихим болезненным «они».
Оз делает несколько шагов к нему. Замирает, выдыхает, точно перед последним шагом на эшафот, и быстро, пока не пропала решимость, склоняется над Винсентом. Не целует; просто касается его губ своими и застывает, вслушиваясь в свои ощущения. Ничего. Пустота, только по сосудам, выгрызая бороздки в стенках, ползёт что-то тёмное и необъяснимое.
Оз сам не может объяснить, чего он ждал.
— Прости, — говорит он, отстраняясь. — Я просто...
Толчок застаёт его врасплох. Оз не может удержаться на ногах и падает на пол. Боль из ушибленного копчика по позвоночнику несётся в голову. Голова звенит, как колокол — такая же пустая, не иначе.
— Не сравнивай, — шипит Винсент. У него стеклянный, почти разбившийся взгляд, и стеклянная крошка осыпается на лицо. — Никогда не смей сравнивать Гилберта со мной, слышишь?! Не смей!
Его голос дрожит, как... как... Оз не может подобрать слова, но это и не важно. Винсент тоже сравнивал, понимает Оз. Разум рвётся в клочья — обида, злость, ревность и странное облегчение свиваются в тугой узел, до боли тянущий другие чувства.
— И ты не смей, — тихо говорит он.
Они смотрят друг на друга долго. Тишина полна глухого звона и алого света.
— Не сравнивать?
— Никогда.
Оз сидит, подобрав под себя ноги. Он хочет занимать как можно меньше места. Сжаться в точку, в маленькую, невесомую точку, но почему-то не получается, только где-то на месте сердца, глупого, невырванного сердца, раскрывает свои лепестки чёрная дыра.
Он не столько слышит шаги, сколько угадывает чьё-то приближение по движению воздуха. В этой комнате темно и давно никого не было, и сам Оз сидит здесь так долго, что любое колебание успело остыть. Но сейчас воздух движется в такт шагам.
Вошедший приносит дрожащую свечу и Оз жмурится. Свет, пусть даже рассеянный и мягкий, жжёт глаза. Правая рука безнадёжно занемела. Ещё чуть-чуть, и её совсем не станет.
— Не побеспокоил?
— Нет. Можешь уходить.
Винсент не торопится уходить. Он садится напротив Оза и ставит свечу на пол. Если Оз качнёт ногой, то носком ботинка он уронит её. Загорится или нет? Проверять нет охоты, вместо этого Оз плотнее обхватывает колени руками в чужих разномастных перчатках и поднимает голову. Он смотрит не на Винсента, а чуть вбок — на чёрную гагатовую серьгу вместо привычной красной, на чёрную же ленту в волосах.
Винсент смотрит на его руки.
— Это их?
На правой руке — перчатка Ады, тесная, бальная, с кружевами и отскочившими жемчужинами: ладонь Оза шире, и нежная вышивка треснула. На левой — слишком свободная перчатка Гилберта, раздирающая кожу своей мягкостью.
— Ты и без меня знаешь.
Винсент улыбается. Улыбнулся бы, грустно и чуть насмешливо, но для этого ему придётся приподнимать уголки рта пальцами, поэтому он только наклоняет голову и внимательно смотрит на Оза.
Филин, думает Оз. Как есть филин.
Вообще-то Винсент сейчас гораздо больше похож на ворона, но об этом лучше не думать. Об этом лучше вообще никогда не думать.
— Ты опять сравниваешь.
В его голосе нет ни вопроса, ни упрёка. Только тихая, почти смирившаяся боль.
— Ты тоже.
Он кивает, не отрывая взгляда от рук Оза.
— Это неправильно.
— По меньшей мере.
Винсент подаётся вперёд и прячет лицо в ладонях.
— Но надо что-то делать.
Рука медленно начинает болеть. Оз закусывает губу. С одной стороны, ему хочется стянуть тесную перчатку, а с другой — оставить всё, как есть. Боль — наказание, вина — кара. Всё так просто.
— У тебя есть предложения?
Винсент шепчет быстро и тихо, неслышно и неразборчиво. Оз больше читает по губам и догадывается, чем слышит.
Его идея одновременно глупая и великолепная в своей простоте. Так просто.
Так... жутко.
— Мы в любом случае не проиграем, — говорит он и Оз понимает: Винсент рад тому, что он не видит его лица. — Или поймём, что сравниваем зря...
— Это и так понятно.
Винсент не обращает на его насмешку никакого внимания.
— Или получим слабое суррогатное утешение. Иначе можно будет предлагать пари: кто первым повесится.
Оз обозначает улыбку незаметным движением губ.
Вопреки всякой логике, он согласен.
Всё происходящее кажется Озу смешным. Почти смешным, он почти хочет рассмеяться. Но не удаётся.
Скрытое напряжение нарастает с каждой пуговицей, которую молча расстёгивает Винсент.
— А вы с Адой?..
— Слушай, я же не спрашиваю, что у вас было с Гилбертом, — огрызается Винсент больше из чувства долга. — Мне достаточно того, что ты знаешь, что делать.
— А ты нет?
— В отличие от некоторых, меня никогда не тянуло на мужчин.
Оз сухо улыбается и плотнее натягивает на себя плед. Если бы это был Гилберт, он бы смотрел на него, не отрываясь, или сам бы помогал справиться с застёжками рубашки и завязками белья. Но он не может даже направить взгляд в сторону Винсента и вместо этого смотрит на резную дверцу шкафа, за окно, на тёмную тень под столом. Куда угодно, лишь бы можно было старательно отводить глаза и делать вид, что тут ничего не происходит.
Кровать мягко прогибается, когда Винсент садится рядом с ним и подтягивает к себе ноги, складывая их, как заезжий факир на ярмарке. Оз переводит на него взгляд. В горле набухает горький ком, похожий на ощетинившегося ежа. Оз зажмуривается и пытается сглотнуть. Руки механически складывают плед.
У Винсента плечи уже, чем у Гилберта, и стыдливости меньше, хоть уравнение составляй — как количества стыда зависит от расстояния от одного плеча до другого.
Оз трясёт головой и чувствует себя обязанным что-то сказать.
— Ты хорош.
Невысказанное «но» и всё, что за ним, Винсент прекрасно слышит. Он совсем не возбуждён — как и сам Оз; Бездна, и почему всё настолько глупо?
— Не по зубам буду.
— Зато по рукам.
Винсент скалится — улыбкой это никак не назвать, как бы Оз ни пытался, — и вместо ответа накрывает ладонью член Оза. Оз морщится и втягивает воздух сквозь сжатые зубы. Рука сухая и неправильная.
Если бы только это был Гилберт, то было бы совсем по-другому.
— Смазку возьми, — голос у него звучит жалобно. — У тебя ладонь как наждачка.
— Простите, не подумал.
Винсент почти ехидничает.
Чёртово «почти», оно когда-то уйдёт?
Оз пожимает плечами и поворачивается к прикроватной тумбочке. Где-то в шухлядке там должно лежать масло, он точно знает. Наполовину пустой флакон — у него была слишком тугая крышка и Гилберт, пытаясь открыть, разлил масло на постель. От одного прикосновения к гладкому тёмному стеклу сердце опадает вниз, изрезанное в печальные конфетти.
Он оборачивается на стук чего-то по полу. Винсент зажмурился так плотно, что Оз готов поклясться в том, что видит пляшущие у него перед глазами цветные пятна. Алые, синие, пурпурные.
Только не золотые.
— Несколько специфический состав, — поясняет он, открыв глаза. — На тебя не рассчитывал, справляйся сам.
Оз бы справился, это не так сложно. Но если он это сделает, то будет чувствовать себя дрянью и последним предателем, потому что так — ярко, обоюдно, — с Винсентом нельзя, никак нельзя.
— Обойдусь, — мрачно говорит он. — Будешь сверху?
Кажется, Винсент хмурится, но это движение такое мимолётное, что осознать его удаётся только краем сознания.
— Если ты не против.
У Оза нет ни малейшего желания пускаться в объяснения. Да и как тут объяснишь, что ему и так хочется зажмуриться, завязать глаза и руки, а лучше — вытолкнуть Винсента из комнаты, а ещё лучше — с высокой башни, и пошли бы к чёрту все планы, и благие намерения, которые не выстилают дорогу в ад, которые сами — его, Оза, персональный ад. Он молчит и в этом молчании гораздо больше, чем он мог бы сказать. И Винсент понимает.
Это самое обидное — что он понимает, что умеет читать его молчание и недоговоренности, что они оба это умеют и при этом занимаются какими-то глупостями.
Оз стыдливо зажмуривается и перекатывается на живот.
— Ты хоть примерное представление имеешь?
— Не ошибусь.
— И на том спасибо.
Оз притягивает к себе плед и подпихивает его под голову, утыкается лицом в бежевое переплетение клеточек. Он не смотрит на Винсента, но благодаря звукам и их странному взаимопониманию легко может представить себе всё, что происходит за его спиной.
Вот тонко звенит сброшенный на пол флакон от Винсентова состава. Слегка скрипит тугая крышка, которой закрыто масло. Короткая пауза — Винсент собирается с духом, одно дело говорить и перешучиваться, а другое — скользнуть скользкими от масла пальцами между чужих ягодиц. Оз готов поклясться, что он сейчас морщится и задаётся тем же вопросом, что и сам Оз.
А какого, собственно, чёрта?
Винсент растягивает его медленно, но не бережно, как Гилберт. Скорее, с опаской, со страхом. Пальцев в теле Оза становится два, Винсент двигает ими как-то рвано и его страх передаётся вместе с медленными потираниями.
— Не укушу, — пытается пошутить Оз, но получается как всегда.
Винсент застывает и убирает руку. Как ни странно, это радует Оза. Совсем чуть-чуть и очень странно, но без пыточного «почти» последних недель.
— Всё-таки не надо. Я не смогу.
Оз переворачивается на спину и садится, опираясь на руки.
— Взаимно. Всё-таки ты не...
— Ты тоже.
Они несколько секунд смотрят друг на друга и взгляды их сплетаются с косыми солнечными лучами. Всё это глупо, и нелепо, и странно, и хорошо, что их никто не видит, но Винсент улыбается — не только губами, но и глазами, — и смеётся, и Оз смеётся вместе с ним.
Впервые с того самого дня.
Они смеются так, что глаза начинают слезиться, и со смехом уходит не боль, но странное наваждение сходства, странная одержимость.
— А я говорил, — утирая слёзы утащенным у Оза пледом, говорит Винсент. — Я говорил, что так или иначе нам станет проще.
Когда они случайно встречаются в парке, Оз первым улыбается и протягивает Винсенту руку.
Название: Мальчики и игрушки
Переводчик: Лорен Хансен
Бета: Koizumi-san, Rina Dia
Фандом: Pandora hearts
Оригинал: little boys and toys, автор неизвестен, разрешение на перевод отправлено
Ссылка на оригинал: little boys and toys
Размер: мини, 1 377 слов в оригинале
Пейринг/Персонажи: Винсент/Оз, односторонний Винсент/Гилберт
Категория: слэш
Жанр: драма
Рейтинг: R (PG-13+кинк)
Краткое содержание: Винсент точно знает, как вернуть себе внимание брата.
Предупреждение:
* кинки: похищение, связывание, принуждение
Время остановилось внезапно. Во всяком случае, именно так ему казалось.
Одним из последних воспоминаний Оза было то, как он сидел возле главного дома, греясь на
тёплом солнце, и ждал возвращения Алисы с Гилбертом — они ушли на рынок. Он мягко отклонил их предложение пройтись — Гилберт был разочарован, — и сказал им, что будет снаружи, когда они вернутся. У Оза были на то причины: ему надо было время, чтобы всё обдумать. Так много всего случилось за короткий срок. И всё же... прошло десять лет. Принять этот факт было сложно, но, если подумать, Оз неплохо справлялся со столь важной задачей. Он сделал это для них. Улыбался им. Помогал им хранить надежду на лучшее, потому что если бы он потому что если бы он позволил своей улыбке дрогнуть, а надеждам пошатнуться, он потерял бы всё.
Последним, что он точно запомнил, была лёгкая дремота. Его убаюкали щебечущие среди летнего тепла птицы. Брейк ушёл куда-то вместе с Шерон и на этот раз он точно остался один.
Он был не против этого. После всех лет презрения и одиночества, изоляции от людей, сейчас он хотел этого. Ненадолго — всего на несколько минут.
Последней вещью, которую он в тот момент запомнил, были холодные чертовски знакомые руки, одна из которых держала его за запястья, пока вторая прижалась к лицу. Последним, что он запомнил, был сильный, почти алкогольный запах, прервавший его полусонное состояние. Он потерял сознание.
Первым к Озу пришло понимание того, что он не может двигать руками. И ногами. Он в до боли знакомой позе — руки подняты и связаны, дышать тяжело, совсем как тогда. Твой грех — само твоё существование, Оз Безариус.
Это случилось взаправду?
Когда глаза наконец привыкли к темноте, Оз смог увидеть комнату. Присмотревшись, он понял, что находится в чьей-то спальне. Маленькие куклы и плюшевые игрушки валялись на полу. Они были разодраны — отдельно ухо, отдельно клочки от ноги. На полу была кровь. Немного, но всё же...
Оза начинает тошнить при мысли о том, что кровь могла быть его собственной.
— О, вы проснулись. Добрый вечер, господин Оз.
Голос в темноте неожиданно чёткий. Оз щурится и пытается хоть искоса рассмотреть, кто это, но картинка перед глазами всё ещё мутная, и взгляд скользит с трудом, он может различить только очертания фигуры. Через несколько секунд приближается к нему приближается человек; тусклый свет наконец позволяет понять, кто это.
Желудок почти ощутимо скручивается в узел.
— Чтобы поговорить со мной, не нужны такие сложности, — натянуто улыбается Оз, глядя в глаза своему собеседнику.
Человек молчит. Только губы кривит в подобии саркастичной улыбки, столь же фальшивой, как и улыбка самого Оза. От этого понимания Озу жутко.
— Господин Найтрей, — Оз старается говорить вежливо, его улыбка неизменна, хоть это и требует значительной концентрации. — Вы... вы что-то хотели?
Он чувствует, как пересохло горло.
— Для моего брата ты — особенный человек, — медленно говорит Винсент. С зажмуренным алым глазом, в этом освещении, он выглядит как.. как...
— Я? — повторяет Оз, словно это не очевидно.
— Конечно, — Винсент тихо цокает языком, прежде чем подойти ближе и коснуться Оза затянутой в перчатку ладонью.
Оз ощущает, как жёстко пальцы проходятся по его щеке.
— Довольно грустно, что у моего брата больше нет на меня времени, — печально говорит Винсент, на губах блуждает улыбка, рука сжимает лицо Оза жеще, словно надеется сломать его. — потому что он гонится за кроликами.
Оз сглатывает.
— Следовать за мной или нет — выбор самого Гилберта, — он продолжает улыбаться, хоть как-то. — Мне жаль, что при этом вы не можете видеться.
Слова такие же фальшивые, как и улыбка. Винсент пугает Оза больше, чем он признаётся в этом себе самому.
— Ты действительно так считаешь?, — Винсент посмеивается. Именно такие смешки сопровождаются выстрелом или просто злым взглядом.
— Конечно, — выдыхает Оз, морщась, когда Винсент убирает руку от его лица.
— Конечно, мы можем найти компромисс, — улыбка у него отвратительная, сладкая, ужасная. Он вновь касается Оза, на этот раз легче и настойчивей, рука скользит по груди вниз.
— Что вы имеете в виду? — Оз не хочет ни о чём договариваться с этим безумцем, но если это поможет ему освободиться, он сделает это.
— Я хочу, чтобы мой брат опять обратил на меня внимание, — улыбка Винсента гаснет. — Как было до... тебя. Старший брат благородно защищал меня. Но сейчас он защищает только тебя. Я стал ему совсем неинтересен . Это почти то же самое, как если бы мы не были семьёй», — его слова почти ощутимо остры. Опасность возрастает. — Брат использовал меня. Ради тебя.
Тишина оглушает.
— Я уверен, Гил заботится о... — начинает Оз, но умолкает, стоит руке добраться до его бедра и провести по внутренней стороне. Только вырывается испуганный вздох, глаза туманит, но он всё равно пытается остаться спокойным.
— Он заботится о своём господине, — поправляет его уже-совсем-близкий Винсент. Его рот почти касается уха Оза; для этого ему приходится немного наклониться. — Естественно, если его господин в опасности, он обратит всё внимание на того, кто стал тому причиной.
Оз задыхается по двум причинам. Во-первых, слова Винсента звучат угрожающе. Во-вторых, его рука уже выше, касется его там. Хватает. Насилует. Это больно, но при этом отзывается краткой вспышкой удовольствия и о боже, пожалуйста, отпусти меня.
— Но ты не кукла, господин Безариус, — с улыбкой в голосе шепчет Винсент ему на ухо. — Тебя сложнее сломать.
Оз пытается не шуметь, пытается быть сильным и безразличным и ничего не происходит, ведь правда, но рука Винсента отвлекает его. Он шумно выдыхает, почти захлёбываясь воздухом.
— А... Я-я... Я хотел бы думать... что это так... да...
— Однако, — дыхание у Винсента чертовски тёплое и совсем рядом с кожей Оза — так, что он вот-вот растает. — Мне совсем не выгодно убивать тебя,
Оз распахивает глаза вовсе не потому, что пальцы Винсента играют с пуговицей на поясе. Нет, это всего лишь из-за его слов.
— Совсем как с тем кроликом сто лет назад.
Оз почти слышит, как с щелчком отключается его разум. Он не может дышать, не может думать, и мысли заполоняются тревожными видениями. Кровавая смерть Алисы в измерении Чешира. Одинокий плач маленькой девочки. Младший брат Гилберта, её убийца. Сломавший её. Как куклу.
Он чувствует себя хуже, чем раньше.
— Лишились речи, господин Оз? — спрашивает Винсент, пальцы скользят ниже, ниже... Туда, где Оз напряжён и ёрзает; он впитывает каждую реакцию человека, укравшего у него брата. — Это хорошо... Тебе не надо говорить. Достаточно знания, что ты знаешь, этого достаточно. Я не жадный.
Оз чувствует себя грязным, когда мягко вздыхает от удовольствия, когда чувствует чужие пальцы, которым мало и они пробираются под пояс шорт и... и господи, он просто хочет этого.
— Когда игрушки ломаются...
Оз рушится в бездну отчаяния и продолжает молчать, потому что если он не будет этого делать, он умрёт. Если он не будет этого делать, Гилберт вновь потеряет его, а он не может этого допустить.
— ... следует...
Только пожалуйста, пусть его отпустят. Пусть исчезнут прикосновения, и тёплое дыхание, и эти пальцы, и... а-ах...
— ..если ты любишь...
Он сожалеет. Сожалеет, так сожалеет. Сожалеет, что ему не хватает сил, и сожалеет, что он слишком упрям, чтобы закричать.
— ,.. заменить её.
И он знает, что, когда он сломается, Винсент заменит его.